Разбитые надежды (СИ)

Когда мучительные четыре дня истекли, Клаус стоял на пороге кабинета Грегори Слэйта с насмешливой отчаянной улыбкой на губах и желанием услышать все что угодно, кроме того, что его труды – плод бездарности. Кроме Слэйта в комнате находился ещё один человек, которого Клаус успел коротко, но пристально рассмотреть: мужчина в дорогом костюме сидел, небрежно развалившись на кожаном диване, подпирал кистью руки свою черноволосую голову и хищно скалился. На его молодом сухощавом лице отчётливо были вырисованы несколько глубоких морщин, а в змеиных зелёных глазах плясали усмешливые искорки, выдавая в сидящем скептика и обладателя наблюдательного, острого ума.

- Вы Никлаус Майклсон? – нетерпеливо крикнул Грегори вошедшему, словно поджидал его здесь.

«Он ждал меня. Меня!» – радостно ликовал про себя Клаус и утвердительно кивнул мистеру Слэйту.

- Садитесь, юноша, – он сделал пригласительный жест и кивнул. – Ну-с, расскажите немного о себе: где родились, давно ли пишете, кем сейчас работаете – прошу.

- Я родился не в Нью-Йорке, в маленьком городке, название которого вам всё равно ни о чём не скажет, – он задумчиво улыбнулся. – Пишу я с детства, с младших классов, но я писал чаще всякие юмористические зарисовки для одноклассников, пока один человек не сказал мне, что я должен делать что-то большее… Сейчас я работаю официантом в ресторане «У Смита».

- Рад знакомству, – коротко ответил он, желая скорее перейти к делу. – Скажу сразу, что я впечатлён: я читал нечто подобное всего несколько раз, но это было в других формах и приёмах, а у вас – это открытый порыв, это откровение…

«Откровение», – повторил про себя Никлаус. Он вспомнил своего обожаемого мистера Оливера, с перемазанными мелом карманами и добрыми глазами – он особенно подчеркнул тогда это слово в своей оценке рассказа Ника о Кэролайн.

- Я, знаете, словно посмотрел в своём воображении нечто похожее на некоммерческое кино с особым смыслом, выраженном в простых вещах. Не понимаю, как мог юноша 19 лет нарисовать столько психологических портретов, раскрывая их внешнюю сторону и ту, которую часто скрывают от посторонних, – Слэйт выдохнул и пытливо посмотрел на своего собеседника, – а почему вы назвали свою работу «Пожар»? Я догадываюсь – это лежит на поверхности – но хочу услышать от вас.

- Полагаю тогда, что не скажу вам ничего нового: здесь пожар – это тот, что горит в душе людей, когда они внешне спокойны и не выдают своих истинных чувств и эмоций. Есть тот, который может гореть в какой-то определённый момент, а есть тот, который люди скрывают в себе постоянно, всю жизнь, – окончив мысль, Клаус смущённо посмотрел в пол.

Он чувствовал, как со дна его души поднимается долгожданная радость победы, Никлаус торжественно вздохнул и на секунду перевёл глаза в сторону кожаного дивана. На лице того загадочного человека в костюме выразилось что-то вроде одобрения и предвкушения, он положительно ухмыльнулся (если ухмылку, конечно, вообще можно назвать положительной, но в его случае это выглядело именно так) и причудливо изогнул бровь. Клаус вновь обернулся к господину Слэйту и с надеждой посмотрел на него.

- Я не колеблясь отдал бы это в печать, но меня вот что смущает: от повествования малость веет скукой, я имею в виду: а где же секс? Нет, серьёзно! – он действительно был серьёзен. – Кому интересно, что толстушка способна силой душевного упорства насолить своим похудением бывшему, при этом копаться в её внутренней необычной красоте? Или что продавец в магазине одежды хочет обрушить усталый крик на капризного покупателя? Сначала это трогает и впечатляет, но где же интрига через интим? Знаете, сейчас очень выгодно преподносить осмысленный, тонко обыгранный эротизм: у вас нет ни одного человека, который ээ-м, например, влюблён, скажем, в свою коллегу и очень жаждет с ней переспать, но она воспринимает его только в качестве друга, и он страдает.

Клаус оцепенел. Его разуму был трудно поверить и принять, что этот образованный, должно быть, начитанный человек – владелец весьма крупного издания говорит ему эти странные вещи. Позади себя он услышал приглушённый смешок. Ник обернулся и увидел, как господин в дорогом костюме, чуть приоткрыв рот, жадно и презрительно смеялся змеиными глазами, которые так и говорили: «Ну, что, не ожидал такого поворота?» Клаус не раз успел мимолётно подумать, как неприятно было это оскалистое лицо, но оно имело в своих чертах какую-то необъяснимую притягательную власть.

- Извините, мне это не послышалось? Вы сказали, что в моём рассказе не хватает секса? Вы хоть поняли, что я не про это писал? Мне казалось, что вы это поняли совершенно…