Разбой

– Вот и я то же самое подумал, – Самбор встал из-за стола, подошёл к поставцу, взял у Стройко насадку для перемешивания теста, перевернул, и подсоединил к подвижной части коробки передач. – Вот так примерно, а ремнём соедини эти воротки. И имени стыдится, и собой бахвалится, как Сунна наутро не встанет?

– Ну, сам себя за дело не похвалишь, потом не жалуйся, что и другие тебя не поминают, – воевода тоже поднялся, чтоб долить в кружку ергача. – Но с именем действительно чудно.

– Дело с Альмвейг тоже странное, – добавил Самбор.

Разбив последнее яйцо, Несебудка подняла тарел, на котором резала ревень, и вылила немного кислого сока в яичные белки. Затем она размешала смесь поварёшкой и поставила чан на поставец, рядом с электродвигателем. Стройко опустил подвижную часть коробки передач, так что извитые спиралью части насадки погрузились в чан. Самбор щёлкнул выключателем, двигатель загудел, и тесто стало мешаться.

– С Альмвейг что ж странного? Верно, люба она ему, как… – воевода оборвал себя на полуслове.

Самбор покачал головой:

– В круге земном один только смертный люб Стейнгладу – Стейнглад!

– Тогда по чёрной зависти! – предложил Дубыня. – Он ведь и мужа её отравил? Поди, с той же зависти!

– А вот это… – начал Самбор.

В голове Несебудки наконец сложились воедино все воеводины молчания и переводы разговора. Вытерев руки рушником, она вышла из-за катка, упёрла кулаки в бока, и сказала:

– Вратислав свет Вышеполкович, немало лет уже про тебя говорят, что ты самый храбрый смертный в земном круге, так наберись храбрости, скажи Самбору, что пришёл сказать!

Вратислав набычился и покраснел. В кухне словно потемнело, даром что свет позднелетней Сунны лился сквозь гранёные стёкла в свинцовых переплётах. Воевода сжал кулаки, разжал, стряхнул что-то несуществующее со щетины на подбородке, поднялся из-за стола, и поклонился ключнице.

– Твоя правда, Несебудка свет Одгримовна! Я ни о чём не заморачиваюсь обычно, но вот что я сейчас скажу, мне будет сказать куда страшнее, чем через горячую зону атомного котла на карачках проползти. Самбор, – Вратислав снова поклонился, на этот раз в пояс.

– Ты что это? – удивился Самбор.

– Собко помер, Земомысл помер, ты старший муж в роду. Стало быть, мне у тебя первого разрешения искать, при свидетелях, как обычай велит.

Самбор опешил:

– Погоди… Разрешения… У старшего мужа в роду… Это чтоб руки невесты просить?! Но Витославке ещё два года в школе учиться, они только наутро с матушкой в Волын полетели книжки покупать… Да и за кого ты её просить будешь? Неужто сын у тебя сыскался?

– Самбор свет Мествинович! Сам я! Хочу замуж позвать! Матушку твою! – могучие плечи Вратислава распрямились. – Люба мне Венцеслава, одна во всём круге земном, уж боле трёх дюжин лет!

Глава дюжина девятая. Окрестности озера Эврешен

Первая по объявленной ценности голова в земном круге пока что не была разлучена с тощей шеей, присоединённой к немолодому костлявому телу винландского учёного мужа, известного как Бирус Шкуродёр. Награду можно было считать запоздалым и пришедшим с неожиданной стороны признанием таланта Бируса мистагога, ранее отлучённого от мистерии, вроде бы за мучительство животных. При этом нелестно прозванного Шкуродёра, по крайней мере, насколько было известно Кольбейну сыну Флоси, нигде не объявляли вне закона: просто несколько членов совета нордланского товарищества аэронавтов за пивом, вином, чимаром, и так далее доверительно сообщили нескольким старшинам охотников за головами, что за первую достоверную весть о смерти изобретателя биологической самонаводящейся ракеты причитается плата, да такая, что золота не только хватит на роскошный аэронаос, но останется и на синтетическое топливо, чтобы кругом облететь Хейм несколько дюжин раз.

В общем случае, если б кто сделал такое предложение лично Кольбейну, оно пришлось бы ему сильно не по нраву. Охотник за головами, конечно, не блюститель закона, как ленсманн[295] в фюльке[296] или войт[297] в городе, но тоже имеет к закону прямое и важное отношение. Как мусорщик вывозит и собирает мусор и определяет, что отправить на какую переработку, так значительная часть времени охотника за головами уходит на разбирательство с отходами системы законопроизводства – смертными, объявленными вне закона и лишёнными его защиты. И впридачу, конечно, охотник ловит и перед вечем сдаёт обиженным менее закоренелых злодеев, как народная воля купно с законом определяет.