Разбойничьи Острова

— Мне жаль его, сынок. И жаль, что тебе больно это видеть. Но Акв был моим братом, а Дэлада растила меня. А потом я растила ее детей. Никогда этого не забывай.

Волны сердито грызли серую гряду, вода отступила еще ниже. Убедившись, что двери хижины закрылась, Дельфина окликнула:

— Теор!

Он, похоже, не слышал. Оставив плащ, она соскользнула с камня и оказалась в пронизывающем холоде осени. Доковыляла до столба. И прикусила руку, чтобы не вскрикнуть.“Почему я не пришла раньше?!”. Она утопленников такими видала — посиневшие губы, бескровное лицо, волосы склеены солью. Она, конечно, знала, что и в самое жаркое лето нельзя пробыть в воде бесконечно долго. Но… это же Теор!

“Мара и Дэя! А чего я ждала? Он просто человек, и он не железный…”

— Проснись, брат! Это я!

Пришло время резать путы, но в темной воде это было проще сказать, чем сделать.

Теор чуть приподнял голову, губы зашевелились, и Дельфина угадала вопрос — что она здесь делает?

— Пришла за тобой. Стражи не видят. У меня есть лодка…

Она говорила, захлебываясь, помнила, что времени в обрез, — и оттого руки тряслись, как в лихорадке. Кинжал нашарил веревку, и, видимо, лишь тогда до преступника дошел смысл ее слов. От жажды и соли язык его едва слушался, но яснее слов на лице отразилась гримаса ужаса.

— Уходи, сумасшедшая…

Она бойко повторила слова Тины:

— Я приношу Островам удачу. Меня простят.

Веревки размокли и набухли, кинжал Дельфины сражался с ними без особого успеха. За шумом воды она едва слышала, как Теор сто раз повторяет“ Уходи…”, на родном и на регинском проклиная ее упрямство. Одна рука его наконец оказалась свободна — и он оттолкнул Дельфину с силой, которой не бывает у людей на третьи сутки казни. Даром что казался при смерти. Женщина окунулась с головой и чуть не выронила Акулий Зуб. Откинув мокрые волосы, она ответила:

— Знаешь же, что я уйти не могу, — и снова занялась веревками.