Разбойничьи Острова

“Это не кара, а часть твоя. Море не живет без ветра, ветра сплетаются в бури. Могут ли люди жить без бурь, что бушуют в них самих? Ты наказываешь его за то, что взглянул на малый обряд Аны?”

“Ты не веришь в это. Я таков, как ты веришь”.

“Что мне делать?”

“А что ты можешь сделать?”

Теор сидел на песке на коленях, играл Акульим Зубом, всаживая его между пальцами. Он никогда не признавался, что мельтешение кинжала помогает ему обуздать мысли, но Дельфина и так об этом знала. За возней с кинжалом Теора видели все чаще. Сегодня лезвие летало с такой скоростью, что перед глазами Дельфины начали прыгать молнии. Она шла к кораблю — одежда натянута на мокрое тело, пропитана солью, с распущенных волос потоками течет вода.

— Русалка, — сказал Теор. — Я удивляюсь каждый раз, что из своего Моря ты все-таки возвращаешься назад.

Он часто смеялся, говоря, что после купания взгляд у нее, как после свидания. И еще больше смеялся, когда она отвечала, что так и есть. Молодая Жрица плюхнулась на песок рядом с ним. Знала: ему нравится, когда подначивают его умения — можно похвастать в ответ — поэтому сказала:

— Ты уверен, что однажды не отрежешь себе палец?

— Только, если сам захочу.

— Тогда попробуй с моей рукой, — Дельфина вызывающе положила ладонь рядом с его.

Кинжал замер, а Теор замотал головой, признавая: все-таки подловила.

— Так значит ты умеешь в себе сомневаться, — обхватила его лицо руками, глаза в глаза. — Теперь услышь меня, братец. Так продолжаться не может. Это последний твой рейд. Регинский берег тебя убьет или с ума сведет.

Он попытался еще обратить в шутку:

— Тебя пока не выбрали в Совет.

Но ясно было — какие уж шутки…

— Ты понимаешь, что говоришь?

Дельфина опустила голову:

— Нет. Не осознала еще. У меня нет ответов, особенно, простых. Помнишь Флорува с Острова Кораблей? Ему десять лет назад в битве ногу отрубили. Живет же как-то без рейдов.

Живет бесполезной жизнью дэрэ — но одноногого человека никто не упрекнет. А лучшего из лучших, которого оставят на Островах — в наказание? Что бы защитить от самого себя? Что б не мешал другим? Он прошелся по берегу, глядя на прибой, на небо. Нат уже приоткрыла оконце, тонкую светлую щелочку на темном фоне, и Дельфине показалось: подслушивает, словно девочка, стесняясь своего любопытства.

— Сегодня, — сказал Теор, — я, кажется, толкнул тебя? Прости…, — и без всякого перехода спросил: — Знаешь, что для людей Побережья ты шлюха?

Дельфина так и не поняла, было ли это сказано резко или с насмешкой.

— Ты, — продолжал Теор, — и Тина, и любая женщина для Обрядов. Мать та-акое рассказывает про ваши забавы…

— Я Жрица.

— Да-да, священная подстилка священно пьяных мужчин. В Регинии это по-другому называется.

— У Жрицы, — убежденно сказала Дельфина, — мужчина только один — бог.

Вот теперь он расхохотался. К ней после Священного Брака прикасался лишь один мужчина — Нан, но об этом нельзя было говорить вслух. На Побережье о многом судят не так, как она привыкла, — но чтобы равнять таинство с закрытыми домами Мерката! Побережьем правит мертвый Бог, распластанный на кресте, который они почитают амулетом, — ясно, что такому Богу не нужны молодые жены. Не ясно, как же родит их земля, скот и женщины.

— Старухи рассказывают много сказок, сестренка.

— Но я говорю правду! Ты не веришь, что я слышу Море, но это так. В каждой волне звенит его страх за тебя. За малейшую искру, которая станет пожаром. Море не враг тебе. И Отцы-Старейшины зла не желают.

— Осенью на Островах увидимся, — ответил он, наконец. — Тогда и поговорим…

В четырех переходах от Рогатой Бухты, на земле Лусинии, Герцог наголову разбил монландцев. Навязал Лусинии и Монланду выгодный для себя мир и возвращался с победой. Островитянам не откуда было знать, что целая армия идет домой близко от их любимого убежища.

Тем летом Море кричало, предупреждая. Был штиль, какого не помнили и старики, Море было гладко и напряжено, как тетива лука. Оно ждало, и Дельфина ждала с ним — беды, но не знала, какой. Она понимала язык Моря, но невозможно его перевести на человеческий, выразить словами. Снова и снова она вспоминала, как сказал Теор Наэву: “явиться к Герцогу, указать, где корабли”. Отмахивалась. Наэв никогда бы… Море кричало безмолвно, звало и подсказывало ответ.

Той весной Наэв и Ана поссорились накануне рейда. В Гавани Ана выглядела больной и растерянной от обиды, не обняла мужа, не дала обнять себя. Где-то сзади хихикала Тина, Теор упорно смотрел в другую сторону. У Дельфины на языке вертелось “ты же себе никогда не простишь, если…”. Но так и не решилась сказать сестренке “если с ним что-то случится”. Слышала, как Наэв, прижимаясь к ней, бормочет:

— Прости. Знаю, что дурак…

Ана оттолкнула его.

— Я верю тебе, — сказал Наэв.

Она горько расхохоталась.