Разбойничьи Острова

— Мне тебя не одолеть, все, как обычно! — провел ладонью по вспоротому рукаву, указал на противника измазанным пальцем. — Это кровь! Я вернусь назад и скажу: я хотел только поговорить с Теором, а он набросился на меня и пытался убить. Я поклянусь священной клятвой, и мне поверят, потому что все знают, на что ты способен!

Он видел, как угроза, будто удар щита по лицу, отбрасывает непобедимого назад. А потом змеиным узлом душит. Нападение на своего, на брата по Посвящению — за такое на Островах не изгоняют… Много раз Теор был к этому близок, но всегда останавливался — не настолько же он безумен.

— Ты же вынудил меня…, — шепчет он. — Я защищался…

Наэв как ножом отрезает слова:

— А кто это видел? Зато все видели, как ты в ссоре хватаешься за меч.

Для Теора царапина могла стать смертным приговором. И лучший из лучших застыл ошеломленный, не представляя, что ответить. Подлость, уверенная, неотразимая, побеждающая — такой она бывает в легендах, что рассказывают у костра. Подлость не меч, не копье, не штормящее Море — против нее величайший воин Островов сражаться не умеет. От врага кинжал в спину никогда не сумел бы его настичь, но от Наэва…

Теор мог бы вонзить меч еще раз. Своим потом сказал бы, что нарвались на людей Герцога. Наэв произнес это вслух, прежде, чем сын Тины успел даже подумать. Наэв смеется — хоть раз в жизни ему дано насмехаться над бывшим приятелем:

— Ты этого не сделаешь. Я заслужил, но ты не сможешь.

Он прав: сгоряча Теор способен на любое безумие, но только не вот так — все рассчитав, спокойно, как змей в засаде. Он смотрит в угольно-черные глаза и единственный раз просит:

— Мы ведь друзьями были …

— Не были! — взрывается Наэв. — Ни дня! Шавка при хозяине — вот кем я был!

Он говорит и говорит еще долго. Ему есть, что сказать. Теор едва слышит, едва верит.

— Убирайся, уходи! Никогда не возвращайся, не приближайся к нам! Ана не твоя, никогда ты ее не отнимешь!

С каждым словом лучший из лучших отступает на шаг, и, наконец, исчезает между деревьями, уже не видит, как Наэв падает на колени, шепчет:

— Никто ее не отнимет…

Если это победа, то он победил. Горит огнем камень Инве, не сохранивший его от меча брата.

Много времени прошло, прежде, чем Наэв встал. В ручье тщательно смыл кровь с тела и рубахи, той же холодной водой обдал лицо. Удивился, что вода не причиняет ему зла после того, что он сделал. “Алтимар проклянет меня…” Но разве боги его когда-нибудь любили? Боги никогда не ошибаются, совсем, как Совет Островов.

Увлеченные ссорой, двое не заметили тихих голосов и хруста веток под шагами. Ссора их была услышана.

В бухту Наэв вернулся так же спокойно, как ушел. Тэру рассказал: видел Теора в лесу, пытался помириться, но он не стал слушать. Рану надежно скрывал рукав рубахи. Наэва ни в чем дурном не заподозрили — к его ужасу. А Милитар уже кипятился на долгое отсутствие смутьяна:

— Ему велели птиц набить, а не бродить до утра, где хочет! Дождется ведь, что уплывем без него!

Наэв вздрогнул. Все, что представлял от самого себя в тайне, что обдумывал и вынашивал, получилось слишком легко. Слишком по-настоящему.

— Ты шутишь, Главарь, правда? Он вернется.

“Конечно, вернется. Не мог же он мне поверить…”

Петля

Теор долго продирался через лес куда глаза глядят, почти не видя ничего перед собой. “Они поверят мне. Они знают, на что ты способен”. Он так ясно представлял, как Наэв перед всеми показывает залитую кровью руку. И его, Теора, сначала объявляют чужим: “Он не брат нам и не один из нас!” — а после приговаривают к несправедливой казни. Если его найдут, убьют без лишних слов, тихо и скрытно, как опасного зверя. А Наэв перескажет свою ложь Ане, и она поверит, потому что ложь Наэва сильнее правды. Больше безвыходности Теора терзала несправедливость — видели боги, такого он не заслуживал!

В тот момент он лесного пожара бы не заметил, не услышал и регинцев. А потом все потемнело перед глазами от удара.

“Не мог же он поверить, что его казнят из-за царапины! Ну что бы я сказал? Никто нас в лесу не видел, только мое слово против его слова. Уж Совет бы дознался, что на самом деле произошло.”

Наэв давно хотел отомстить, унизить, избавиться от Теора, умевшего унижать даже похвалой. Мир был бы слишком безумен, если б люди осуществляли все, о чем мечтают втайне. “Явиться к Герцогу… Перебьют всех…” Звучало, как бред, — Теор едва ли сам верил. А ведь угадал, что незваными гостями в голову Наэва закрадываются мысли, за которые стыдно. Он, конечно, не собирался губить корабли, его желания были скромнее. Одна меткая стрела, один удар копья избавил бы его от соперника. На теле Наэва уже было несколько шрамов, Теора сталь обходила стороной. И мелькало страшное намерение — в хаосе боя подкрасться со спины.