Разбойничьи Острова

Самому холодно от таких мыслей. Он только поговорить хочет, убедить словами. А лук взял из осторожности — это же Ланд. Да кого он обманывает! Оружие обладает собственной душой и волей — может, это стрелы в колчане нашептывают, шипят, как змеи: “Такой шшшанссс… неужжжели, как всегда, струсссишшшь…?” Наэв снял лук с плеча, даже не заботясь сделать это тихо. Брат, враг, соперник думал о чем-то своем и был перед ним был беззащитен. На этой земле состоялось Посвящение Теора — здесь ему есть, что вспоминать. “Но я же не сумасшедший…”. Лук и стрелы-подстрекатели Наэв отбросил в сторону, вышел на поляну и произнес:

— Обещай, что уйдешь в Меркате.

Теор услышал не совет, а приказ и ответил в тон:

— А иначе — что? Убьешь? А сможешь?

Непроизвольно сжимаются кулаки — такое знакомое Наэву чувство. Удушающая, годами сдерживаемая ярость, красный туман перед глазами. И Ана — чужая, как в день отплытия. Последним усилием он произнес спокойно:

— Тебе не место среди нас больше — сам видишь. Ты что собираешься делать вместо рейдов? Себя жалеть и тереться вокруг моей жены?

— Боишься меня?

— Просто обещай уйти, — повторил Наэв, — скажи это, и вернемся в Бухту. Не вынуждай поступать иначе. К Ане подойти я тебе больше не дам.

Угрожать упрямцу — самое бесполезное занятие на свете, все равно, что тушить огонь сухим хворостом. Теору не дано понять, что бывший друг его умоляет. Он зло рассмеялся:

— Запрешь ее, как регинку? Я не исчезну, хочешь ты того или нет. Твою жену — пока еще, твою — я спрошу, хорошо ли ей с тобой. Осенью услышим, что Ана ответит. Но я и так знаю, что права Тина: пора отобрать у тебя женщину, которую ты никогда не заслуживал.

Он пожалел бы, что сказал лишнее, если б успел. Если б Наэв не выхватил меч прежде, чем до конца прозвучала насмешка. Кинулся на Теора, вынуждая того защищаться. Теор успел еще удивиться — такой одержимой ненависти он не видел даже в рыцарях Побережья.

Они бьются, долго, изматывая другу друга, падая и тут же вскакивая, неточными ударами срубая ветки, распугивая птиц звоном железа. Обоих учили одинаково, оба стараются подловить друг друга каким-то трюком — а, впрочем, Наэв понятия не имел, что Теор станет делать. Как всегда. И, как всегда, он, Наэв, устанет первым. В его пылающей голове маячила мысль: ведь не только лес может услышать. Если хоть один регинец есть поблизости — накличут они беду. Теор теснит его к ручью, на скользкую грязь — Наэв и сам бы так поступил, если б противником не был лучший из лучших. Он проклинает последними словами непревзойденное, нечеловеческое мастерство, а самого себя проклинает еще хуже. Мечется перед глазами солнечный свет, кружится поляна и ускользает из-под ног земля. Не будет большей беды, чем он, Наэв, уже сотворил. Обнажить меч против своего — это же конец всему! Насколько он еще может рассуждать, настолько понимает: Теора нельзя отпустить живым. Но это легче сказать, чем сделать. Прошло то время, когда Теор мог легко швырнуть брата на землю, Наэву хватает и опыта, и ловкости — только боги знают, чего ему все-таки не хватает. Должно быть, удачи. На противнике никакой защиты, ничего не стоит распороть живот или грудь. Но почему-то выходило наоборот: это Теор уже пару раз достал его спрятанное под кольчугу тело — чувствительно, но не опасно, точно рассчитав удар, чтобы не ранить. Выше и сильнее Наэва, Теор быстр, как кошка, как невесомая коротышка Тина. Задыхаясь то ли яростью, то ли усталостью, то ли страхом перед тем, что творит, Наэв улучил миг, когда солнце сверкнуло в глаза противнику, и отточенным движением полоснул по горлу — перерезать и жизнь, и шнурок, на котором, как насмешка, висит амулет Аны. Мелькнуло в голове: клинок сейчас сломается о тело полубога. Нет, меч не сломался. Наэв вроде бы не закрывал глаз, даже не почувствовал, что промахнулся, — просто вдруг обнаружил Теора сбоку от себя, совсем не там, где ожидал. Угадал, что будет дальше, но сделать ничего не успел: сын Тины рассек ему руку ниже короткого рукава кольчуги, заставил выронить меч. И тут же отступал назад, даже острие к побежденному не приставил — все-таки перед ним был брат, а не враг.

— Хватит дурачиться, — сказал он Наэву. — Перевяжи рану так, чтобы не было заметно, и пойдем назад.

Вот, значит, как — прощает, сделает вид, что Наэв не пытался его убить. “К Маре, в омуты твое благородство!” Бешеную лавину ярости, зависти, сомнения в себе было уже не остановить. Подойти со словами примирения и потихоньку выхватить кинжал… Но берет ли вообще оружие сына Алтимара? “Только не то, что в моих руках…”, — после такого поединка Наэв был готов признать, что ему самое место прясть со старухами. Но всегда есть другой выход — этому их тоже учили на Острове Леса. Кровь стучала в голове, кровь медленно впитывалась в рукав рубахи — уж этого шанса он не упустит!

В ответ на примирительные слова Наэв с холодной улыбкой произнес: