Разбойничьи Острова

Никогда прежде она не проводила столько времени в доме — островитяне (да и регинцы) привыкли под крышей лишь ночевать и укрываться от непогоды. Никогда с ней так не возились всей деревней, хотя родители, сестры, друзья с рождения порывались беречь хромоножку. Ана принимала помощь — а раньше ее ненавидела. С красавицы Аны будто личину сорвали — вместе с дурманящей прелестью, с украшениями, вместе с кожей. Она выходила на улицу неприбранной, если вообще выходила, в кои-то веки не ощущала себя манящим факелом, которому мужчины смотрят вслед. Без Дельфины ей не с кем было поделиться, некому признаться: безумно страшно. Впервые в жизни, по-настоящему. На враждебном берегу Ана легко отдавала себя во власть Инве и Неры-Пряхи и не задумывалась, будет ли жива завтра или через месяц, а теперь боялась. Потерять ребенка. Или мужа. Или Теора — друга, который был ей очень дорог. Или умереть при родах — тогда уж точно потеряет всех. Ана принесла в жертву Маре петуха на другой день после отплытия кораблей. Может, надо было в тот же день? Может, ее злость раздразнила Мару? Она с тревогой ждала дня, когда вернется “Ураган”, и не все отплывшие сойдут на берег. Или дня, когда он не вернется, — ведь и такое бывает. Иные корабли исчезают, и однажды их перестают ждать на суше. Регинцы по ту сторону Моря — конные, вооруженные, наступающие — были привычной стихией, которая Ану не пугала никогда. Они удивились бы, что женщина Островов скучает по врагам.

— Там лодка слишком далеко для рыбаков, — прибежала Меда к забору. — Ничего не понятно. Кого-то в Море унесло? Но ведь штиль, — перевела взгляд на Ану — ту накрыл очередной позыв, жалостливо улыбнулась: — Бедная моя сестра. Нехорошо тебе?

Ана невозмутимо улыбнулась в ответ:

— Хорошо… — наклонилась, и ее стошнило на землю, забрызгав подол рубахи. — Теперь еще лучше, — провела рукой перед лицом, словно отгоняя туман: — Ой…

Ану подхватили сзади:

— Только не падай. Не надо было выходить.

Одна из двойняшек побежала с Медой на берег, другая осталась с Аной. В лодке уже четко рассмотрели машущие руками силуэты, еще немного ближе — и их узнают. Люди стали звать друг друга и сбегаться, Берег Чаек предчувствовал беду. Ана в это время ощущала себя переполненной бочкой на качающейся палубе — как говорили женщины, верный признак, что дитя в ней живо и растет. Ее как-то довели до кровати, она десять раз повторила, что все хорошо, только голова очень кружится. Потом Ана себя обнаружила уже рядом с кроватью, на коленях перед ведром. Ее обмахивали упавшим с головы платком, обтирали водой. Все уже знали, что хромоножке ничего не помогает, только ждать, пока внутренности перестанут кувыркаться. Другие женщины рожали каждый год, едва замечая беременность. Недаром шептались, что ее утроба проклята. Ана замучено подняла голову на ту из сестер, что осталась с ней:

— Ты Авмита или Авнора?

Та подмигнула старой шутке:

— Не скажу!

— Наэв как-то ухитряется вас различать…

— Нас и мужья обычно не путают, — засмеялась двойняшка. Скорее всего, Авнора. К своим годам двадцати пяти она родила восьмерых, знала, как это бывает: — Давай все наружу, и легче станет. Вот так. Вот, хорошо. Еще месяц или два осталось потерпеть, и пройдет.

Ана только родителям позволяла себя жалеть. Когда смогла говорить, повторила:

— Еще месяц или два, и не надо будет со мной нянчиться. А потом буду год делать всю работу по дому за тебя.

— Уже много раз делала и еще будешь.

Так и было. Когда лодку с сыном Авмиты унесло в Море; когда сухая трава во дворе вспыхнула и едва не спалила дом двойняшек — разумеется, Ана приходила на помощь им и любому тэру. По-другому на Островах и быть не могло.

Авмита и Меда в это время уже бежали с криками назад. Ану маленькими глотками напоили водой, прежде, чем она услышала и забыла обо всем на свете:

– “Шторм” и “Ураган” — только два человека вернулись!

Наэв увидел жену на пороге дома. Простоволосая и растрепанная, она выбежала, как стояла. За семь дней под палящим солнцем черные волосы Наэва чуть выгорели, изжаренное лицо потемнело вдвое больше обычного и покрылось колкой щетиной. А одежда намертво задубела от соли и пота. Но могло быть много хуже — лодочка, отобранная у дрожащего рыбака, послужила им верой-правдой. Воздушные Братья их сберегли, запасенной воды в обрез, но хватило. Чудом они были дома, и Глор мог благодарить Господина Морского. Для Наэва же начиналось самое страшное.

Единственные три слова, которые Глор произнес — “Никого не осталось” — охватят Острова быстрей лесного пожара. Он обнимал жену, Наэва крепко сжали Авмита и Авнора. Сбежалась толпа, но тишина была похоронной. Все они на Острове Леса усвоили, что нет толку от причитаний. Незачем на улице расспрашивать о мертвых, это уже не поможет. Вдовы завидовали, должно быть, Ане.

Наэв мягко отстранил руки жены, а людям вокруг сказал:

— Завтра вы и Совет все узнаете. Сегодня, прошу, позвольте обо всем забыть.

О предательстве Глор впрочем уже заговорил, Берег Чаек уже наполняла ярость.