— Всё сказали? — Наэв заговорил, не повышая голоса, но хор отчаянных идей сразу затих. —
Его
А внизу плескалось, волновалось Море, простирало руки, звало, готовое укрыть от всех напастей.
“
— Дельфина, “Плясунья” ведь цела? Правда? — Ирис тряс ее, повторяя снова и снова, а она все не могла взять в толк, чего он от нее хочет.
— Спятил?! Ей-то откуда знать?
— Должна знать! — не унимался Ирис. — Она дала этому кораблю имя!
Хриплый голос Тины подтвердил:
— Самое паршивое имя в этом паршивом мире!
— Дельфина, скажи нам!
Голос Наэва:
— Оставь ее в покое. Корабль цел, потому что его не застать врасплох.
Сколько времени прошло? Только у Тины хватает не сил, но задора отвечать на ругань регинцев. Разговор то звучит, то затихает. Тихо плачет Меда, голос Симара дрожит и срывается. Совет запретил упоминать, но Совет уже почти остался в прошлой жизни.
— В Рогатой Бухте корабли застали врасплох! Наш Выбранный Главарь это очень хорошо знает.
Голос Наэва спокоен, словно и не умеет быть другим:
— Я помню Рогатую Бухту, Симар. Лучше тебя, потому что тебя там не было.
Снизу им обещают адские муки — но они ведь и так в аду. Раскаленный день пылает; камень, как печь, кожа Дельфины медленно плавится под солнцем. Все чувства в ней давно выгорели, уже ни страха, ни горя, одно полумертвое безразличие рыбы без воды. Брат что-то ей шепчет, гладит по голове, быть может, проверяя, жива ли она. Кто-то вновь заплел волосы в косу, чтоб не мешали, — неужели Наэв?
— Сестренка, помнишь день перед Посвящением? Мы удрали без разрешения, а потом нам досталось от матушки Маргары, — прижимает ее к себе, устраивает поудобней. — Хороший был день. Хоть нас и наказали. Но мне же было не привыкать. Помнишь? Ты и Ана были послушны, Теор — его наставники всякий раз прощали. Этот его призыв: “Кто не со мной, тот — трусливая регинка!”? — смеется. — Запреты существовали только за тем, чтобы он их нарушал. И я следом, мне же он первому поверял все свои затеи. А потом перед Маргарой первый за меня вступался. Я не рассказывал, как мы в Меркате сбежали от наставников? Нам было тогда лет восемь…
Впервые за два года он говорит о Теоре вслух. Без тени вражды — сейчас вражда нелепа. Дельфина постаралась ответить хотя бы улыбкой. Редко кто ее утешал, наверное, она сама искусно убеждала всех, что в помощи не нуждается. Так и слышала в мыслях Наэва: хоть сестру уберечь.
Дельфина едва расслышала ликующие вопли пересохших глоток. Она одна ничего не понимала, когда Наэв начал ее тормошить и что-то втолковывать, потащил к краю утеса.
— Корабль, сестренка. Ну, взгляни же!
У нее не было сил на эти пару шагов, не было и желания их сделать. Внизу ждали острые, скрытые водой камни — Дельфина подумала о них и тут же забыла. В воздухе вновь появились стрелы, но никого не задели, уже даже не испугали. Наэв потянул Дельфину за собой, в пустоту.
Сам он вынырнул через мгновение. Алтимар услышал его клятву — “Плясунья” была далеко от берега, но была здесь каким-то чудом. Выбрались!
Держась на плаву, Наэв отчаянно вглядывался в волны, бившие об утес. Он надеялся, что не потеряет сестру в воде. Глупо надеялся.
— Дельфина!!!
Она знала, что при падении с высоты вода кажется тверже камня, но боли не почувствовала — как могло Море причинить боль своей Дельфине? Она часто силилась представить, какого же это — тонуть? Ужасно, наверное, когда легкие разрываются от желания сделать вдох. Но нет, вода сразу вобрала в себя боль, страх, усталость, смыла кровь с лохмотьев одежды, открыла двери и впустила в прохладный покой. Она не шла камнем к дну, она словно парила, даже пальцем не хотелось пошевелить. Чьи-то руки ее подхватили, и Дельфина сразу поняла, что это не Наэв, так хотевший ее сберечь, не кто-то из своих. Она отчаянно вцепилась в него, прижалась, как в детстве, когда мать оставила ее одну.