Знала, что саму себя успокаивает, слышит корабль, слышит и жалеет ее Море, а Наэв смотрит сквозь нее и говорит с кем-то, кто сейчас далеко. Вцепившись в его руку, словно так могла удержать, женщина удивляться не переставала: тело горит, а рука ледяная. Так и бывает при лихорадке, но это же глупо — как случайная стрела, как камень на дороге. Гиганта не она убила, а собственная его беспечность. Гигант сразил Маргару. А Дельфина, выходит, отомстила, хотя не любила матушку, и мечом владела куда хуже наставницы. Да и что за безумие — армиями собираться ради убийств, а потом мстить друг другу за то, что убивают? Маре достаточно лишь приказать своим слугам… Все смерти нелепы, все жизни бесценны! Наэв задыхался в бреду. Чье имя он рано или поздно назовет, Дельфина знала, думала, что готова, но имя Аны хлестнуло болью. Воспитанница Острова Леса была привычна к ударам плетью — спасибо Маргаре! — не плакала даже в детстве. С самого утеса держала взаперти свое горе. Той ночью ее стойкость обрушилась, погребая Дельфину где-то бесконечно глубоко.
“
Дельфина вскочила, жестом позвала Меду себя сменить, и кинулась через борт на берег. Не к спорящим
— Мара, старая ведьма, что ж ты делаешь!
С шеи она сорвала ожерелье из ракушек, резко, словно хлестнув богиню по лицу, швырнула его в воду:
— Вот моя жертва тебе, Мара! Ракушки, мертвые, как ты сама.
… спор притих, с корабля взвизгнула Тина:
— Я??? Ни за что!!!
Интересно, чем бесстрашную Тину сумели так напугать?…
Море не всколыхнулось от слов Дельфины, Мара не утащила ее своим змеиным хвостом. А, впрочем, Дельфине было все равно. Если б богиня появилась перед ней, разбойница вцепилась бы в ее седые волосы.
Амулет
В эти же часы далеко от Дельфины происходили события, о которых она узнает много лет спустя. Накануне конюх рыцаря Угберта Виланского выпил лишнего и решил удивить случайного знакомца в таверне. Рассказал о хромоножке с Островов.
— Двух славных воинов подстрелить успела! Прежде, чем мой господин ее настиг.
Конюх не мог понять, отчего его молчаливый собеседник резко вскочил, едва не опрокинув деревянные чаши на столе. Снова сел, почти рухнул на скамью. До сих пор он казался конюху намного трезвее, чем ему полагалось быть.
— Ведьмы с Островов, — повествовал виланский слуга, — никогда не промахиваются. Знаешь, какой лучник всегда попадает в цель? Тот, кто первую свою стрелу выпустил в Распятие.
— Как зовут твоего господина?
Конюх сначала ответил, а потом уже всполошился: новый знакомый даже имени своего пока не назвал. Вертевшиеся на языке вопросы регинец побоялся задать. Чужак был безоружен, но что-то подсказывало: безопасней будет остаться в неведении. Странные, очень светлые глаза незнакомца вспыхнули такой яростью, что конюх мгновение не сомневался: сейчас этот сумасшедший задушит его не понятно за какую провинность.
— Говори! Хромоножка… досталась им живой? Им… всем?…
Конюх испуганно заверил, что этого не было, для убедительности поделился своими знаниями об островитянах:
— Да ты слышал когда-нибудь, приятель, каковы их женщины? Детей они рожают от родных братьев, а то и от самого дьявола морского! У нее, у этой хромой, была дудочка в руках, не иначе, как своего покровителя звала.
Конюх набожно перекрестился. Светлоглазый бессмысленно повторил:
— Дудочка…
— Вот мне один ученый человек рассказывал: давно когда-то были воительницы, которые одну грудь себе с детства прижигали. Уверен, и морские сучки так делают — одна их нечисть знает, зачем.
Не поднимая головы, человек спросил:
— Ты видел когда-нибудь островитянок?
— Да сохранят меня святые! А ты видел?
Он кивнул, и конюху захотелось удовлетворить любопытство:
— Приятель, а правда, что у них ###, как у мужчин?
Собеседник окинул его пустым взглядом и безумно рассмеялся, сотрясаясь от хохота, выговорил:
— Как, по-твоему, они детей рожают, если у них…?
Конюх засмеялся вместе с ним. А он вдруг уронил голову на стол и зарыдал, даже не пытаясь скрыть слез.
— Ты совсем пьян, друг…