Разбойник

– Думай что хочешь, сучка ты бесполезная! – Уоррингтон подступил ближе к Фаре, и она попятилась назад, ее сердце бешено колотилось в груди. – Мне было восемнадцать, когда ты родилась, и к тому времени я уже целый год вылизывал сапоги твоего папаши. Тебе известно, что в королевской армии офицерами становятся не за способности, а за деньги? Твой отец был привилегированным графом, который если в кого и стрелял, так это в лис и павлинов, а я служил в пехоте с пятнадцати лет, прибавив себе возраст. Я должен был полировать его башмаки, чистить мундир и прикалывать к нему медали, которых он не заслужил. И все это время я делал вид, что люблю его как брата. Убеждал его, что без меня ему не обойтись.

Фара была шокирована его словами.

– Вы хотите сказать, что он… обручил нас, потому что…

– Потому что я убедил его, что смогу любить, защищать и поклоняться такой дряни, как ты. – Теперь Уоррингтон стоял перед ней, уткнув дуло пистолета в ее нежный подбородок. Глотая, Фара ощущала его, и жуткие, пугающие мысли вытесняли все остальные.

– Я всего этого не знала, – прошептала Фара, пытаясь не думать о том, что отвратительнее – его дыхание или зловоние от ведра, стоявшего в другом углу. – Пожалуйста. – Она молила его взглядом. – Все может закончиться иначе. Я могу отдать вам деньги, которые отец пообещал вам в качестве моего приданого. Вы можете начать все сначала где-нибудь на континенте или в Америке. Сделайте ставку на землю, которая принадлежит только вам. Владейте тем, что никто не может у вас отнять!

– Слишком поздно! – крикнул Уоррингтон ей в лицо. Звук его голоса, эхом отразившись от каменных стен, впитался в земляной пол. – Слишком поздно для меня, – добавил он более спокойным тоном, проводя дулом пистолета вниз по ее шее, мимо ключиц и останавливая его в ложбинке между ее грудей. – Слишком поздно для тебя.

– Никогда не бывает слишком поздно, – заверила его Фара. – Пока вы живы, вы можете выбрать жизнь. Быть счастливым, даже если для этого придется начать все сначала. – Фара действительно верила в это. Хотя и чувствовала, что ее шансы на жизнь уменьшаются вместе с остатками здравомыслия в его глазах.

– Сучка, на которой я женился, наградила меня болезнью потаскух. Доктора говорят, что дольше месяца мне не протянуть, но болезнь сначала лишит меня рассудка, а уж потом – жизни.

С каждым вздохом Фара чувствовала давление пистолета, согревшегося от тепла ее кожи. Это ощущение приводило ее в ужас, парализовывало тело, и ее мозг лихорадочно пытался придумать способ выжить.

Уоррингтону было больше нечего терять. Он жил только ради мести.

– Я намеревался изнасиловать тебя, – сообщил он ей голосом, тихим, как смерть. – Я хотел сделать так, чтобы ты уходила вместе со мной, гния изнутри. Но, похоже, я больше не способен это сделать, потому что сифилис сделал мой член бесполезным.

Фара была благодарна за эту маленькую милость, но от его угроз желчь поползла вверх по ее горлу, и стон отвращения сорвался с губ. На миг опустив пистолет, Уоррингтон наотмашь ударил ее по губам с такой силой, что Фара едва удержалась на ногах, у нее потемнело в глазах, и она заморгала. Когда зрение прояснилось, пистолет оказался в нескольких дюймах от ее лба в его вытянутой руке. Фара могла сосредоточиться только на нем или на его лице, но не на том и другом.

– Не веди себя так, будто ты заслуживаешь лучшего, чем лежать под таким, как я, – прорычал Уоррингтон. – Может, ты и графиня по рождению, но ты уже погрязла в грязи с самой низкой мразью. Ты испортила это прекрасное тело его прикосновением, опозорила титул Нортуоков и имя Таунсенд, взяв фамилию Блэквелл. Мне было бы противно касаться тебя там, где уже побывал он.

Фара вытерла ручеек крови в уголке рта. Холодная ярость притупила боль и обострила ее зрение даже в полумраке.

– Не говори плохо о моем муже, – произнесла она настолько сурово, что собственный голос показался ей незнакомым. – Ты недостоен ему сапоги вылизывать, не то что произносить его имя. Он лучше, чем закон, могущественнее любого лорда, и в нем больше мужского, чем когда-либо будет в тебе.

Губы Уоррингтона скривились, обнажая корни зубов, едва державшихся в гниющих деснах.

– Жаль, что он никогда не услышит этого от тебя. Полагаю, Дориан Блэквелл всегда будет гадать, что случилось с его хорошенькой женой. Потому что ему никогда не найти здесь твое тело. Мы сгнием вместе, навеки погребенные в одной могиле. – Его палец напрягся на спусковом крючке, подушечка побелела от давления. – До свидания, леди Нортуок!

Глава 23

Нортуок-Эбби сияло на фоне ночного неба, пока Дориан подгонял своего чистокровного скакуна. Каждое окно вспыхивало светом, и от суеты в особняке волосы у него на затылке встали дыбом.

Там что-то случилось.

С грохотом въехав в мощенный булыжником двор, Дориан спрыгнул с лошади, бросил поводья конюху и направился к людям, собравшимся во дворе и изучавшим какую-то карту.

– Что здесь происходит? – спросил он.