Разбойник

– Я всегда знал. – Дориан поймал ее кудряшку – он годами мечтал об этом и теперь был намерен делать это до конца жизни.

Морщинка стала еще глубже.

– Тогда… почему ты раньше отрицал это? Почему разбил мое сердце, когда я тебе его предлагала?

Дориана обожгло стыдом, он не мог заставить себя посмотреть ей в глаза.

– В моем мире, если ты кого-то любишь… враги могут счесть это слабостью и использовать против тебя, – проговорил он.

– Это меня не волнует. – Фара накрыла рукой его руку. – Что еще?

– То, что я уже говорил, – пробормотал Блэквелл, пытаясь найти слова, способные выразить глубину проблемы. – Я был… я разбит, сломлен. Я не только боюсь причинить тебе вред во сне – я также опасаюсь, что если позволю себе любить, надеяться, то сила моей любви поглотит тебя, уничтожит каким-то образом. Я не знаю… Задушит или оттолкнет тебя.

Фара уняла его волнение одним прикосновением, и Дориан был рад, что не отшатнулся, а растворился в тепле ее ласки.

– Это не то, что делает любовь, – прошептала она, поднимая голову, чтобы запечатлеть поцелуй над его сердцем. – Конечно, она все поглощает, но любовь – настоящая любовь – не разрушает и не душит. Она противоположна слабости. Любовь делает нас сильнее. Освобождает. Она проникает в каждую клеточку твоего тела и укрепляет то, что может быть разбито. Она необходима телу, как еда или вода. Она не могла бы меня оттолкнуть. Я могу только смириться и благоговеть перед самым драгоценным даром твоей любви. – Голос Фары дрогнул, а из глаз хлынули слезы, которые она сдерживала. – Это то, чего я всегда хотела больше всего на свете, с того самого мгновения, когда познакомилась с тобой. Злым и избитым, на кладбище «Эпплкросса». Я хотела удержать тебя, обнять вот так и научить любить.

Горло Дориана жгло. Ее слова. Ее глаза. Ее слезы. Ему было невыносимо видеть их, он боялся, что его сердце будет расширяться, пока его грудь не лопнет. Сцепив зубы, он сморгнул с ресниц непонятный туман.

А потом, запаниковав, резко сел, готовый убежать.

– Дориан, нет! – Фара шокировала мужа, положив на него длинную, гладкую ногу и так крепко прижавшись к нему всем телом, что ему пришлось бы сделать ей больно, чтобы освободиться. – Не убегай от этого!

– Фара… – прохрипел он, теряясь в буре эмоций, переполнявших его горло.

– Ты мой, Дориан Блэквелл, – твердо проговорила она со свирепой властностью, столь чуждой ее ангельскому лицу. – Только мой. – Дориан почувствовал соленый вкус ее языка, когда целовал ее, ощутил холодную влагу на своих щеках, когда она приняла мужа в свое тело, обхватив его руками и ногами.

Он вцепился в нее, она льнула к нему. Их руки блуждали и исследовали. Удовольствие быстро расцвело, и кровь запела. Одновременная кульминация, столь сладостная и продолжительная, разрушила все барьеры, оставшиеся между ними, сплавив их души и голоса в древнюю песню пульсирующего блаженства.

…Дориан прижимал жену к себе, устраиваясь под одеялом.

Как только они улеглись, он поцеловал ее веки.

– Я люблю тебя. – Ее щеки. – Я люблю тебя. – Надолго задержался на мягком уголке в изгибе ее плеча. – Я люблю тебя.

Фара приподняла голову, сияющая улыбка обнажила ее маленькие ровные зубы.

– Я рада, что ты привыкаешь к этой фразе. – Она поцеловала его подбородок. – Ты будешь должен говорить это по крайней мере один раз в день. До конца нашей жизни.

Дориан и без того собирался это делать, но все же приподнял брови в притворном удивлении, очарованный тем, что его жена снова стала игривой.

– Каждый день, говоришь?

– И гораздо чаще в те дни, когда мы поругаемся, – мудро предупредила она.

– А из-за чего ты собираешься со мной ругаться?

Фара бросила на него властный взгляд.

– Поверь мне, случай еще представится.

Собственный смех показался чужим даже для его ушей…

– Фея? – пробормотал Дориан, чувствуя, как сонная истома пробирается сквозь его кости, и ощущая тепло ее крошечного тела.

– М-м-м?.. – Фара силилась поднять тяжелые веки, но ей не удавалось открыть глаза достаточно широко, чтобы как следует рассмотреть его.

– Я тебя люблю.

Зевок едва не сломал ей челюсть, и Фара похлопала его по груди.

– Ты уже это говорил, – вымолвила она.

– Я говорил это как Дориан. Но я должен каждый день говорить тебе о своей любви и от имени Дугана.

Ее подбородок задрожал, но на этот раз в слезе, скатившейся по щеке, не было печали, только радость, и поэтому он стер ее поцелуем, а потом попытался сменить ее положение, чтобы уйти, когда она заснет.

– Иногда ты смотришь, как я сплю, да? – спросила она, уже более настороженно.

Дориан не ответил ей.

– Ты не мог бы так же поступить этой ночью, да еще и обнять меня?

– Поверь, я действительно не должен этого делать.

Она положила ладонь Дориану на грудь, прижав его к постели.

– Останься!

– Но вдруг я сделаю тебе больно?

– Не сделаешь! – уверенно проговорила она, прижимаясь щекой к его груди и все еще обхватывая его бедра ногами. Она уснула в одно мгновение, как и в те времена, когда они были детьми.