Разбойник Чуркин. Том 2. В Сибири

– Как же не плакать? Повезут нас в солдаты, тогда мы и заплачем.

– Нет, я плакать не буду, с радостью царю служить пойду, свет погляжу. Теперь служба лёгкая, послужишь года три, да домой отпустят; из мужика такой оборотистый выйдешь, что любо-дорого смотреть, – сказал высокий, кудрявый молодец.

– Правда, правда! – заголосили ребята.

– А нас с кем оставите? – спросила одна черномазая девушка.

– Без нас поживёте, найдётся, за кого замуж выйти, – ответил тот же паренёк.

– Ну, что, Степанидушка, весело ли тебе? – спросила старостиха у дочки.

– Ничего, матушка, весело, – ответила та.

– Что-то жених твой так долго не идёт? Не послать ли за ним?

– Без него мне много веселей, что ему здесь делать? – сказала невеста и запела подблюдную песенку.

– Ну, Бог с тобой, – протянула старостиха, затем поклонилась всем в пояс и вышла с своим стариком из горницы.

По уходе их песня затихла. Степанида села к столу, облокотилась на него и задумалась.

– Будет тебе печалиться-то, да и о чем грустить? – говорили ей девушки.

– Как же мне не печалиться, подружки мои? Оставляю я вас, увозят меня в дальнюю сторону, – рыдая, шептала невеста.

– Куда тебя увозят, Бог с тобою, ты с нами же останешься.

– Нет голубки мои, увезут меня в чужую сторону, увижу ли я вас когда, не знаю.

– Да что это с ней? Опять заговариваться начала, – спрашивали друг у друга парни.

– Так ей чудится, знать; вестимо, дело девичье, всё придёт в голову, – говорили другие.

Степанида вдруг поднялась из-за стола, утёрла кисейным рукавом слезы, откинула назад длинные по пояс косы и сказала:

– Ну, подружки, всё прошло, давайте песни петь, будем веселиться: все равно, чему быть – тому не миновать, что написано на роду, то и сбудется.

– Вот так давно бы и сказала, воскликнул кто-то из ребят, и вечеринка приняла весёлый характер.

Через несколько минут дверь отворилась, в горницу вошел сын кузнеца, жених Степаниды. Молча и как бы нехотя поклонился он всем присутствующим, подошёл к Степаниде и сел с нею рядком. Невеста не взглянула на него, опустила глаза и снова запечалилась. Парни и девицы глядели на них и дивились их отношениям.

– Степанида, поцелуй своего женишка-то, – послышался голос одной девушки.

Та молчала.

– Небось, жених должен прежде с ней поздороваться, а потом уже и поцеловаться, – сказал кудрявый паренёк.

– Нацелуемся, успеем ещё, – протянул сын кузнеца.

Вошла старостиха и, увидав свою дочку нахмурившеюся, спросила у неё:

– Ты что ж пригорюнилась? Поговори с женихом-то, порадуй его словечком.

– Мне что-то худо можется, родная, голова болит, – отвечала девушка.

– Ей со мной скучно, с приказчиком веселей бывает, – процедил сквозь зубы сын кузнеца.

– С каким это приказчиком? что ты ещё выдумал? – накинулась на него старушка.

– Знаю, с каким; видел, небось, как она с ним целовалась, меня не обманешь.

При этих словах Степанида вскочила с лавки, кинулась к матери, повисла к ней на шею и заплакала. Парни и девицы начали её утешать; один только жених не трогался с места и глядел исподлобья на свою ужаленную им невесту. Сцена была достойна кисти художника.

– Уведи ты меня отсюда, матушка, – упрашивала Степанида свою родную мать, – мочушки моей нет.

Старушка грозно поглядела на сына кузнеца и сказала:

– Эх, ты, косая верста, говоришь, и сам не знаешь, что, а ещё жених! Напраслину какую на неё придумал. Пойдём от него, моя лапушка, – и с этими словами старостиха увела из светлицы в свою избу огорчённую дочку.

Девушки и парни, озадаченные таким приключением, не знали, что им делать, – оставаться ли в избе или уходить по домам. Некоторые из них накинулись на кузнеца, укоряя его за Степаниду; тот встал с лавки, поглядел на всех и сказал:

– Вы ничего не знаете, а я знаю, что говорю.

– Где ты видел, как она целовалась с приказчиком? – допытывались у него.

– В избе Акулины Петровны, в окно подглядел, вот где, – горячился кузнецов сын.

– Когда же это было?

– Ну, уж это дело моё; было, если говорю.

– Да ты, брат, очумел: не такая девка, чтобы с чужим целоваться стала; она и с нами только о Святой неделе целуется, – кричали парни, – зря ты на неё напраслину взваливаешь.

Вошёл староста, он был под хмельком, и спросил:

– Что тут случилось?

– Ничего, так разговариваем, – ответили ему.

– А ты, брат, что такой сердитый? – обратился он к наречённому зятю.

– Ничего, так себе, – сказал тот, направляясь к дверям.

– Куда же ты?

– Ко дворам пора, дома ужинать ждут, – и, ни с кем не простившись, кузнец вышел, хлопнув дверью.

– Пусть его идёт, дурья голова, – сказал один из ребят.

– Поругались, что ли, вы с ним?

– Кому нужно с ним связываться? Он сам всех облает.

– А где же Степанида?

– Ей понездоровилось, в избу ушла.

Староста оставил светлицу, а следом за ним разошлись и гости, рассуждая о виденном и слышанном на вечеринке.

* * *

Когда староста вошел в избу к своей старухе, в то время Степанида лежала уже в постели и хныкала; около неё сидела мать и уговаривала её. Старик подошёл к жене и спросил:

– Чего дочка-то плачет?

– Жених её обидел.

– Чем такое?

– Сказал, что она с приказчиком целовалась.