Разбойники

Шпигельберг. Да, да! не будем ни от кого отнимать прав. Италия имеет тоже своих молодцов, но и Германия, если только пойдет по той же дороге и бросит совершенно Библию, что уж можно предполагать по блестящему началу, то, современем, может и из Германии выйти кое-что путное. Вообще, должен я сказать тебе, что климат мало содействует развитию талантов; гений везде находит себе почву, а все прочее, братец… сам знаешь, из простого яблока и в раю не выйдет ананаса. Но я продолжаю… На чем бишь я остановился?

Рацман. На тонких штуках.

Шпигельберг. Да, точно – на тонких штуках. Во-первых, когда приходишь в какой-нибудь город, сейчас разнюхай у надзорщиков за нищими, приставов, полицейских и дозорных, кто чаще всего к ним попадался в лапы, и потом отыскивай себе молодцов. Далее – ты гнездишься в кофейнях, распутных домах, трактирах и там щупаешь, высматриваешь, кто больше всех ругает дешевое время и пять процентов, восстает против чумы полицейских улучшений, больше всех лает на правительство или нападает на физиогномику и тому подобное… Вот тут-то, братец, верх искусства! Честность еще шатается, как гнилой зуб – стоит только приложить клещи… Или, лучше и проще, ты бросаешь полный кошелек прямо на средину улицы, а сам где-нибудь прячешься и подмечаешь, кто его поднимает. Немного погодя, ты выходишь из засады, ищешь, кричишь и спрашиваешь, так мимоходом: не поднимали ли, сударь, кошелька с деньгами? Скажет: «да» – черт его возьми, ступай мимо; если ж нет, извините сударь… не припомню… очень сожалею… тогда – победа, братец! победа! Гаси фонарь, хитрый Диоген! – ты нашел своего человека.

Рацман. Да ты обтертый практик!

Шпигельберг. Бог мой! как-будто я когда-нибудь в этом сомневался. Когда ж молодец будет у тебя на удочке, действуй тонко, чтоб уметь его и вытащить. Я тебе расскажу, как я поступал в подобных случаях. Я приставал к своему кандидату, как репейник, пил с ним брудершафт… Nota-bene, угощай его на свой счет. Конечно, это будет тебе кой-чего стоить; но на это нечего смотреть. Далее, ты вводишь его в игорные дома и к распутным людям; завлекаешь его в драки, запутываешь в разные проделки до тех пор, пока он не станет банкротом в силе, деньгах, совести и в добром имени, потому что, между прочим, будь сказано, ничего не сделаешь, не испортив сперва души и тела. Поверь мне, братец! Я это раз пятьдесят испытал, в продолжение моей огромной практики: если честного человека вспугнуть раз с гнезда – он чертов брат. Переход так легок, о, так легок, как скачек от девки к святоше. Но, чу! что это за треск?

Рацман. Гром гремит. Продолжай.

Шпигельберг. Еще лучше и ближе к цели – обдери молодца, как липку, так, чтобы у него рубахи не осталось на теле: тогда, поверь, он сам придет к тебе. Уж меня где учить, дружище! Спроси-ка лучше эту медную рожу… Чорт возьми! его я знатно поддел: обещал ему сорок дукатов, если сделает мне восковой слепок с ключа его хозяина… Что-ж ты думаешь? – бестия ведь делает, приносит мне, черт меня побери, ключ и требует! денег. «Мусье, говорю я ему, а как я с этим ключом да пойду в полицию и найму тебе квартиру на виселице?» Тысячу дьяволов! Нужно было видеть, как малый выпучил глаза и задражал, как мокрый пудель. «Ради Бога, смилуйтесь, сударь! я хочу… хочу…» – «Чего ты хочешь? Хочешь ты подобрать вверх косицу и идти со мной к черту?» – «О, от всего сердца! с большим удовольствием!» Ха, ха, ха! Любезный, салом ловят мышей. Да смейся же над ним, Рацман! Ха, ха, ха!

Рацман. Да, да, признаюсь. Золотыми буквами запишу я у себя на мозгу твою лекцию. Видно, сатана знает людей, что сделал тебя своим маклером.

Шпигельберг. Прево, дружище, и я думаю, что если я представлю ему десяток, он оставит меня в покое. Ведь дарит же издатель своему коммиссионеру десятый экземпляр, так с какой же стати после этого черту скупиться, как жиду? Рацман, я чую порох.

Рацман. Чорт возьми! – и я также. Берегись, здесь неподалеку что-нибудь да не так! Да, да, уж говорю тебе, Мориц, что ты с своими рекрутами будешь прямой находкой для атамана. Он также заманил себе бравых молодцов.

Шпигельберг. Но мои, мои…

Рацман. Что правда, то правда! и у твоих, может быть, славные пальчики; но, говорю тебе, слава нашего атамана уж многих честных малых привела в; искушение.

Шпигельберг. Ты уж чего не наскажешь.