Разбойники Сахары. Пантеры Алжира. Грабители Эр-Рифа

— Это старики с острова Святого Петра, — сказал Нормандец барону. — Канальи-берберы![45]

— И мы позволим несчастным умереть?

— Не приближайтесь к ним, если вам дорога жизнь и свобода графини. Вас сразу возьмут на заметку. Сегодня вечером я пошлю людей с едой и деньгами, но этого не хватит, чтобы спасти от смерти всех.

— Это чудовищно!

— Смирите свое сердце, господин барон. Это необходимо.

И он повел его подальше от этого места. Они пришли к тюрьме, возвышавшейся на площади, обсаженной прекрасными пальмами.

Везде вокруг гигантского здания и перед узкими окнами, расположенными на уровне земли, стояли солдаты, вооруженные аркебузами и саблями. Тошнотворный запах исходил изо всех отверстий тюрьмы. Это был запах плесени и гниения. Время от времени откуда-то изнутри, из дворов и с террас доносились крики, лязг цепей и кандалов.

— У меня сердце сжимается, — сказал юноша, утирая пот, бежавший по лбу, — когда я думаю, что графиня там, внутри, в этой адской бездне, а я ничего не могу сделать, чтобы спасти ее. Это чудовищно! Чудовищно!

Нормандец смотрел на него, глубоко тронутый невыразимой болью, которой дышало лицо храброго дворянина. Железная Башка бил себя кулаками по тюрбану и извергал ругательства против этих негодяев-берберов, обещая изрубить их при первом же случае.

— Господин барон, — сказал вдруг Нормандец, — я видел, как из тюрьмы только что вышел солдат, которому я несколько раз продавал фески из Смирны. Он зашел вон в то кафе. Подождите меня у фонтана. Я попытаюсь что-нибудь разузнать.

— А вы себя не выдадите?

— О нет! Я буду осторожен и осмотрителен. Не бойтесь за меня.

Он оставил их и направился к домику на углу площади, где собрались мавры. Они курили и разговаривали.

— Что за выдержка! — воскликнул Железная Башка. — Вот это человек! Господин барон, вот увидите, этот фрегатар далеко пойдет.

Моряк подошел к домику и вошел во двор, над которым раскинули кроны пальмы. Двор был устлан рабатскими коврами. Мавры и бедуины сидели на коврах и потягивали прекрасный кофе, мирно беседуя и обсуждая новости.

В углу солдат, лицо которого было отмечено глубоким шрамом, потихоньку смаковал кофе и курил.

— Что ты тут делаешь один-одинешенек, Мохаммед-эль-Садок? — спросил Нормандец, усаживаясь рядом с ним. — Ты давно уже не показывался и не покупал фесок.

Солдат отнял от губ чубук и внимательно посмотрел на фрегатара.

— А, — воскликнул он, — продавец фесок!

— Ну и многого другого, — добавил моряк. — Мохаммед-эль-Садок меня не узнал?

— Когда ты пришел? — спросил солдат.

— Сегодня утром.

— Хороший товар?

— Всего понемногу.

— Ты давно не заходил в Алжир.

— Я был в Танжере и в Тунисе. А что здесь нового? Я видел потрепанные галеры в порту. Это христиане напали?

— Да, но и мы в долгу не остались, — ответил солдат, подмигнув. — Они хорошо дерутся, эти христиане, и яростно защищаются.

— Ну хоть добыча-то хорошая?

— Много рабов.

— А где их взяли?

— На острове Святого Петра, у берегов Сардинии.

— Они все в тюрьме паши?

— Все.

— Есть что-нибудь интересное?

— Уф! Простые рыбаки, но работать будут хорошо. Есть одна сто́ящая женщина, цена ее будет высока, купцы за нее будут яростно торговаться, если только она не попадет к бею или к Кулькелуби.

— Красивая?

— Молодая, красавица, знатная, — сказал солдат. — Я не думаю, что она попадет в руки работорговцев и ее выставят на балистане[46].

— Если она попадет в руки к Кулькелуби, ей плохо придется, — заметил Нормандец, силясь улыбнуться. — Главнокомандующий флотом недобрый человек, он никого не щадит. Женщин стегает хлыстом, когда напьется, а это с ним часто случается. Мне жаль эту девушку.

— Ну так она ведь христианка.

— А когда будут отбирать рабов?

— Сегодня придут из гарема бея и Кулькелуби. Ты ведь знаешь, моряк, они выбирают первыми.

Нормандец хотел упомянуть Зулейка, но, видя, что солдату надоел разговор, не осмелился проявить осведомленность, чтобы не вызвать подозрений. Поэтому он вынужден был прекратить расспросы. Он выпил кофе, заплатил за себя и за солдата и ушел.

Он был не очень доволен результатом беседы. Если прекрасную графиню заметили, то можно было опасаться, что бедная девушка попадет в руки бея или жестокого Кулькелуби, а вырвать ее и у одного и у другого будет непросто.

— Не буду говорить барону об этой опасности, — пробормотал он, приближаясь к фонтану. — Это будет слишком сильный удар даже для такого отважного человека.

Капитан «Сирены», охваченный глубокой печалью, стоял, опершись на мраморную чашу в форме большой раковины. Его рассеянный взгляд блуждал по массивным стенам тюрьмы, как будто он надеялся, что на террасе, заполненной рабами-христианами, появится его невеста.

— Ну и что вы узнали? — нетерпеливо спросил он у Нормандца.

— Не очень много, господин барон. Графиня ди Сантафьора находится там, внутри, вместе с другими женщинами, похищенными на острове Святого Петра. Вот и все. Солдат не смог сказать мне ничего больше.

— А Зулейк?

— О нем ничего не известно, но если графиня там, это значит, что мавр не смог скрыть ее от надсмотрщиков бея и от главнокомандующего флотом.