Разбойники Сахары. Пантеры Алжира. Грабители Эр-Рифа

— Пойдем навестим еще одного моего друга, — сказал Нормандец Железной Башке. — Пусть ваш хозяин немного отдохнет. Он, должно быть, очень устал.

— Ну я устал не меньше, — ответил каталонец.

— В другой палатке вам никто не помешает поспать.

Едва они вышли, как с другой стороны бесшумно вошел молодой алжирец и остановился перед бароном. Лицо его было покрыто густой вуалью с золотыми блестками, а капюшон плаща падал на лоб так, что невозможно было рассмотреть черты его лица.

Синьор ди Сант-Эльмо, все еще погруженный в свои мысли, даже не заметил его прихода.

Несколько мгновений алжирец стоял неподвижно у входа в палатку, придерживая плащ на груди двумя руками, потом внезапно быстрым движением распахнул его, бросил на землю и сорвал вуаль с лица.

Легкий шорох, с которым ткань упала на пол, привлек внимание барона, он живо обернулся и вскрикнул. Он сразу узнал в юноше принцессу.

— Вы! — воскликнул он, вскакивая на ноги.

Он смотрел на мавританку, и во взгляде его читалась обида, смешанная с ненавистью. Амина стояла молча, неподвижно, скрестив руки на голубом кафтане, расшитом золотом, который изысканно подчеркивал ее прекрасные формы.

Мрачное пламя, полыхавшее в глазах синьора ди Сант-Эльмо, мало-помалу угасло. Отважный дворянин не способен был долго питать обиду, тем более что теперь он знал, что своей свободой он обязан в основном этой женщине.

— Вы удивлены, что видите меня здесь, барон? — спросила Амина, когда недобрый огонь погас в глазах юноши.

— Да, — сухо ответил дворянин. — Я надеялся, что никогда больше вас не увижу.

— Вам жаль?

Синьор ди Сант-Эльмо поколебался немного, прежде чем ответить, а потом сказал:

— Нет, хотя вы, защитив меня от янычар Кулькелуби, потом отдали меня в его руки, чтобы он обратил меня в рабство.

— Но я и спасла вас от него.

— Я этого не отрицаю, госпожа.

— Чего же вы хотите? — спросила принцесса, проведя рукой по прекрасному алебастровому лбу. — Ревность разбудила во мне самые отвратительные черты, я действовала под влиянием страсти, которая правит нами, мавританками, поскольку мы способны чувствовать сильнее, чем европейские женщины. Простите меня, это было безумием… И потом, — добавила она, печально вздыхая, — я любила вас. Я поклялась отомстить за ваше пренебрежение и убить девушку-христианку, если бы мне удалось заполучить ее как рабыню, но другое чувство завладело моим сердцем, и я предала забвению мою мечту. Не будем больше говорить об этом. Считайте все это приступом безумия и простите меня.

— Я уже простил, госпожа, — ответил барон, растроганный бесконечной печалью, озарившей прекрасное лицо Амины. — Если бы та девушка не завладела раньше моим сердцем, верьте мне, Амина, хоть вы и мусульманка, а я христианин, я бы полюбил вас.

— Ах! Спасибо! — воскликнула принцесса, а глаза ее увлажнились. — Как бы я вас любила, барон! Нет, я была бы слишком счастлива, а настоящее счастье не для меня. Печальный рок всегда довлел над моей жизнью, и ни власть, ни богатство, ни мое высокое положение никогда не могли смягчить мою жестокую судьбу.

Она почти со злостью стерла со щек две слезинки, выкатившиеся из-под длинных ресниц, и продолжила с горечью:

— Вторая мечта развеялась. Любите свою молодую христианку, которая прежде меня завладела вашим сердцем, сделайте ее счастливой, господин барон, и рассчитывайте на то, что я помогу вам воссоединиться. Обещайте мне только, что, когда вы вернетесь под прекрасные небеса Италии и души ваши соединятся, вы будете хотя бы иногда думать о бедной Амине, оставшейся в Африке, чтобы оплакивать свою печальную участь.

Она два или три раза обошла палатку, низко склонив голову, потом, встав перед бароном, резко спросила:

— Вы знаете, где сейчас ваша христианка?

— Мне сказали.

— И что вы намерены делать?

— Я еще не знаю, но клянусь, что не уеду из Алжира без этой девушки или умру, пытаясь освободить ее.

— Вы так сильно ее любите? — спросила Амина глухо.

— Зачем мне жизнь без нее?

— Да, — сказала принцесса, как будто про себя, — цветок не может жить без солнца и воды.

Она подняла руку, как будто хотела прогнать мучительную мысль, а потом продолжила:

— Похитить женщину у паши нетрудно, у главнокомандующего — трудно, но возможно. Похитить ее у бея, проникнуть незаметно за стены Касбы, которые днем и ночью охраняют янычары, — это станет настоящим испытанием вашей отваги. И потом, вы забыли, что у вас есть могущественный враг, настойчивый, дерзкий, которым, как и вами, владеет демон страсти, который следит за ней и может быть опаснее самого бея.

— Ваш брат?

— Да, Зулейк, — ответила принцесса.

— И вы поможете нам, пойдете против него?

— Зулейк меня никогда не любил, — сказала Амина. — И потом, если я теряю христианина, пусть он потеряет христианку. А о моем участии в этом он никогда не догадается.

— Вы думаете, что я когда-нибудь смогу вновь обрести девушку, которую люблю? Скажите, Амина, будьте искренни со мной.

— Может быть.

— Она рабыня бея?