Раздел имущества

Возвратившись в Париж, Эми несколько дней ходила как во сне. Она гуляла по Люксембургскому саду и у Бон Марше, не обращая внимания на окружающую обстановку; решимость ее была поколеблена. Временами она думала о возвращении в Пало-Альто с нарастающей паникой. Один раз в магазине она услышала свой собственный судорожный всхлип. Она знала, какое ей предстоит будущее — безрадостное и не сулящее впереди ничего хорошего: она никогда больше не увидит Эмиля; любовь всей ее жизни осталась позади; предстоящие годы не принесут ей ничего, кроме хорошей работы, что не казалось ей такой уж заманчивой перспективой, как должно бы было казаться. Было ли ее несчастье относительно — ведь в ее жизни имелось так мало оснований для беспокойства? Ее глаза наполнились слезами из-за жалости к самой себе: она всегда будет аутсайдером, белой вороной; богатство поставило ее в положение человека, не заслуживающего никакого сочувствия. Кто пожалеет ее, одну из самых счастливых людей на земле?

Она знала, что на самом деле ей не хотелось ch^ateau. Это была глупая идея. Она не сельская жительница, и даже не европейка, она — человек, который даже не смог как следует обставить свою квартиру. Ее подлинная натура не соответствовала жизни в башне, в изгнании; нравилось ей это или нет, но она — американка из Пало-Альто, и обойти это обстоятельство не было возможности. Ch^ateau стал бы для нее бременем, выходящим далеко за рамки ее интересов и возможностей; чем-то вроде отклонения от истинного пути в сторону претенциозности. Она подумала о своем коллеге Бене, оказавшемся в затруднительном финансовом положении на огромных земельных участках в Патагонии, и о несчастном, тоскливом выражении его глаз, когда он возвращался в Калифорнию — теперь он делал это не часто.

Где проходит тонкая граница между тоской и унынием? Может ли вся нация впасть в уныние? А в тоску? Проходя по парижским улицам и глядя на более стройные тела французов, Эми думала о том, что они живут дольше: может быть, их меньше, чем американцев, угнетает тоска? Не потому ли это происходит, что они могут видеть окружающее собственными глазами, ведь они ходят пешком, вместо того чтобы запирать себя в машинах? Или из-за того, что им не хватает колес, они чувствуют себя замкнуто и скованно?

Конечно, Эми помнила о том разочаровании, которое почувствовали Виктуар, Поузи, Руперт, Керри и Гарри, даже она сама, хотя принятое решение не покупать ch^ateau принесло ей также и облегчение, обнажив корень зла. В ее сознании, а может быть и в подсознании, где примитивные гены нашептывали мысль о необходимости приобретения недвижимого имущества, вырисовывались угрожающие очертания гигантского холодного здания с протекающей крышей. Она собиралась пойти наперекор своим принципам, основанным на взаимопомощи, отказавшись сделать то, что принесло бы всем такую очевидную пользу.

Эмиль заверил Эми: Жеральдин будет довольна, что она решила не покупать ch^ateau. Тем не менее свое решение Эми объясняла Жеральдин с внутренним трепетом.

— Барон Отто сказал, чтобы я его не покупала. По-видимому, все считают, что это было бы неосмотрительно, — извиняющимся тоном сказала она.

Жеральдин об этом уже знала: ей позвонили Эмиль, Отто, испуганная Памела и впавший в отчаяние Руперт. Она спросила у Эмиля, не он ли отговорил Эми от покупки ch^ateau.

— Я? Нет. Я с ней об этом не говорил, — ответил Эмиль не вполне искренне.

— Я убеждена, что вы поступаете правильно, — сказала Жеральдин Эми.

Она испытывала облегчение, но не хотела показаться слишком довольной.

— Я не совсем уверена в этом. Представляю себе, сколько людей могли бы быть там счастливы: маленький Гарри, Виктуар… Тут для них столько возможностей, я это понимаю…

— Я знаю, что вам не терпится вернуться домой, — понимающе произнесла Жеральдин. — Там, должно быть, так замечательно — все эти пальмы и пляжи.

Она думала о том, что на самом деле Эми не была похожа на человека, которому очень хочется вернуться домой. В ее облике теперь было что-то новое, одновременно и сияющее, и печальное. Жеральдин хотелось бы, чтобы Эми осталась еще на несколько месяцев. Девушка явно находилась на перепутье и могла выбрать любую дорогу, но она, вероятно, вернется к калифорнийскому, варварскому образу жизни; например, она рассказывала Жеральдин о еде на вынос.

— Да нет, не совсем, — сказала Эми, вспоминая автострады, гамбургеры «Бургер Кингз», автозаправки, движение на дорогах, автоматические двери гаража, обидчивых сальвадорцев, ухаживающих за живыми изгородями, войну, религиозных фундаменталистов в А-образных церквях с виниловой обшивкой — все уродства и всю злость, которую, как она знала, она найдет сегодня дома. Она подумала о Юкайе своего детства, жаркой и пыльной, в которой можно было повсюду гонять на велосипеде, и о сегодняшнем Пало-Альто. Но сбежать от себя нельзя — такова реальность, можно только попытаться стать лучше там, где ты есть. Корни — это чепуха. Сколько же ей пришлось пережить, чтобы открыть эту довольно банальную и простую истину.