– А откуда вы знаете, что она одна? – резонно спрашивает Лев. – Просто она – единственная, у кого хватает духу выступить открыто.
Из уважения ко Льву ребята не обвиняют Мираколину прямо в лицо. Взрослые дипломатично молчат.
– Думаю, нам нужно больше камер наблюдения, – предлагает Кавено.
– Что нам действительно нужно, – возражает Лев, – так это больше свободы слова. Тогда такого не будет.
Кавено оскорблен до глубины души.
– Тебя послушать, так здесь заготовительный лагерь! У нас каждый волен высказываться свободно.
– Похоже, вашу точку зрения разделяют не все.
26
Мираколина
Целый день обитатели замка обдают Мираколину ледяным холодом. А вечером в ее дверь стучат. Она не отзывается. Зачем? Все равно войдут, ведь на дверях спален нет замков.
Дверь медленно отворяется, и в комнату входит Лев. При виде него сердце девочки начинает биться чаще. Она уверяет себя, что это от гнева.
– Если ты пришел обвинить меня в порче твоего портрета, то сознаюсь. Я больше не могу скрывать правду. Это сделала я. А теперь приступай к наказанию. Забери отсюда все эти вдохновляющие фильмы. Давай, не стесняйся!
Лев останавливается.
– Прекрати! Я знаю, что это не ты.
– О-о… Так вы поймали вандала?
– Не совсем. Я просто знаю, что это не ты.
Ну что ж, приятно быть оправданной, хотя, если честно, Мираколине было лестно считаться главной подозреваемой.
– Тогда что тебе нужно?
– Я хотел извиниться за то, как с тобой обошлись по дороге сюда. Транквилизатор, повязка на глазах и все прочее. То есть то, чем они здесь занимаются, конечно, очень важно, но я не всегда согласен с их методами.
Мираколина подмечает, что он впервые за все время сказал «они» вместо «мы».
– Я здесь уже несколько недель, – говорит она. – Почему ты только сегодня решил извиниться?
Лев смахивает длинные пряди со лба.
– Не знаю… Вообще-то, меня это все время мучило.
– Ах, вот оно как… И что, ты ходишь и извиняешься перед каждым здесь, в замке?
– Нет, – признается Лев. – Только перед тобой.
– Почему?
Он пускается мерить шагами ее комнатку.
– Потому что ты до сих пор злишься, – говорит он чуть громче. – Почему ты такая злая?
– Единственный, кто злится в этой комнате, – это ты, – с непоколебимым спокойствием заявляет Мираколина. – А вот за ее пределами недовольных полно. Иначе почему испортили твой портрет?! Не от большой же любви!
– Забудь про портрет! – вопит Лев. – Мы сейчас говорим о тебе!
– Тогда прекрати орать, или я попрошу тебя убраться отсюда. Хотя стоп, я и так попрошу тебя убраться. – Мираколина указывает на дверь. – Выметайся!
– Нет.
Мираколина швыряет в него щетку для волос. Щетка ударяет Льву по лбу, отлетает к стене и падает за телевизор.
– Ой! – Он с гримасой хватается за лоб. – Больно!
– Вот и прекрасно, я этого и хотела!
Лев сжимает кулаки, рычит, разворачивается, будто сейчас выскочит из комнаты, но… остается на месте. Поворачивается обратно к девочке, разжимает кулаки и умоляющим жестом протягивает к ней раскрытые ладони, словно говорит: видишь, тут у меня стигматы. Ну да, может быть, руки у него в крови, но это совершенно точно не его кровь.
– Значит, так теперь будет всегда? – спрашивает он. – Ты будешь все время кукситься, огрызаться и портить существование всем вокруг? Неужели тебе больше ничего не хочется от жизни?
– Нет, – отрезает она. – Моя жизнь закончилась в тринадцатый день рождения. С этого момента я должна была стать частью жизни других людей. Меня это полностью устраивало. Этого я хотела и до сих пор хочу. Неужели это так трудно понять?!
Лев долго смотрит на Мираколину, а Мираколина представляет Льва во всем белом. Тот мальчик, такой чистый и незапятнанный, наверняка понравился бы ей… Но парень, стоящий перед ней сейчас, – совсем другой человек.
– Очень жаль, – говорит она таким тоном, что понятно, ей нисколечко не жаль, – но я, кажется, не поддаюсь перепрограммированию.
Мираколина отворачивается и ждет несколько секунд, зная, что Лев смотрит на нее. Затем она поворачивается обратно и видит, что его в комнате нет. Он ушел, закрыв за собой дверь так тихо, что она даже не услышала.
27
Лев
Очередное заседание штаба. Лев не понимает, почему они упорно зовут его на эти собрания, ведь его Кавено никогда не слушает. Здесь он чувствует себя чем-то вроде комнатной собачки или любимой игрушки-талисмана. Но на этот раз он заставит их выслушать!
Собрание еще толком не началось, а Лев уже говорит так громко, что все внимают ему, а не председательствующему Кавено.
– Почему мой портрет вернули?! – гремит Лев. – Один раз его уже испортили, зачем вывешивать снова?!
Все голоса стихают, вопрос повисает в абсолютной тишине.
– Это я приказал восстановить его и вернуть на место, – говорит Кавено. – Портрет воодушевляет бывших уготованных в жертву.
– Согласна! – вторит одна учительница. – Я считаю, что он ориентирует их на позитив. – Она с готовностью кивает Кавено. – К тому же он мне просто нравится. Одобряю.