Разделенный человек

Кроме того, сэр Джеффри предпринял частное расследование относительно поведения второй личности за минувшие три года. Он написал на вечернее отделение университета, сообщив, что сын вернулся домой с серьезным нервным срывом, и попросил в помощь медикам описать его жизнь за последнее время и мнение о нем нанимателей. Проявлял ли он симптомы умственных отклонений? Очень скоро сэр Джеффри получил ответ в том смысле, что исчезновение Виктора удивило и огорчило всех, кто его знал, что он способный ученый и блестящий преподаватель, что университет восхищается им и любит его. Далее в письме говорилось: «Он не только не выказывал признаков душевной болезни, но и поражал нас чрезвычайным здравомыслием. Бесспорно, его взгляды бывали новыми и смелыми, но он всегда был абсолютно надежен, а кроме того, известен как проницательный знаток людей. Очевидно, он весьма оригинальный мыслитель и наделен удивительным талантом сочувственно проникать в мысли других. Если все пойдет хорошо, со временем он внесет выдающийся вклад в общественные науки». К письму прилагался чек с жалованьем Виктора за прошедший семестр. Чек вернулся с его квартиры, которую тот покинул, не оставив нового адреса.

Продолжая расследование, сэр Джеффри, конечно не уведомив молодого человека, встретился с квартирной хозяйкой Виктора. Миссис Вилрайт трепетала перед хорошо одетым, несколько важничающим посетителем, который вручил ей визитную карточку «Сэр Джеффри Кадоган-Смит». Однако Виктор заботил их обоих, и очень скоро она уже изливала душу, описывая теплые чувства к жильцу, которого считала сыном, и тревогу за него. Он никогда не доставлял беспокойства, он помогал по дому, он заботился о ней и сам готовил, когда она слегла с «инфлюэнцей», и она часто ловила себя на том, что легко рассказывает ему о личных делах, в том числе о трагической гибели мужа и сына на последней войне. «Таких, как мой мистер Смит, один на тысячу!» – заверила она сэра Джеффри. Тот исподволь поинтересовался отношениями Виктора с некой молодой женщиной, но в этом отношении хозяйка не могла или не хотела ему помочь. Сказала только, что Виктор поговаривал о некой молодой даме, на которой надеялся со временем жениться, но не решался, пока не будет уверен, что вполне ее достоин. Он показывал ей фотокарточку девушки. Девица необычной внешности: не красавица, но, вероятно, очень добросердечная. Вряд ли она хоть вполовину достойна мистера Смита.

Сэр Джеффри был слишком аристократом (или тянулся к аристократизму), чтобы не счесть фамильярничанье Виктора с особами низших классов ошибкой. Он видел в этом сентиментальный идеализм и, возможно, мрачный протест против снобизма второго Виктора. Тем не менее отец невольно отметил, что его «сын-незнакомец» умеет завоевывать людские сердца.

Надеясь глубже проникнуть в душу Виктора, он, как рассказывал, просмотрел книги сына. Скользя взглядом по полкам, он с беспокойством отметил среди серьезных трудов по экономике и истории – орудиям ремесла Виктора – немало работ социалистов и даже трактат Маркса. Были там и работы по психологии этого грязного Фрейда, начинавшего тогда входить в моду, и несколько томов по новой, не укладывающейся в голове теории относительности, и крохи современной поэзии, движущейся, на взгляд сэра Джеффри, совершенно не в ту сторону.

Пока сэр Джеффри перебирал книги, миссис Вилрайт продолжала рассказы о Викторе. Одно из ее утверждений привлекло внимание гостя. В день отъезда Виктор велел сжечь все свои записи, но у нее рука не поднялась это сделать, и она сохранила их у себя в комнате. Может быть, нескромно будет показать их отцу жильца, но ради его же блага она готова и на это, лишь бы пролить свет на его «проблемы». Сэр Джеффри попросил разрешения забрать бумаги с собой, чтобы изучить без спешки, но тут женщина твердо отказала. Они договорились, что он на несколько часов останется у нее, чтобы прочитать записи. Хозяйка с удовольствием обеспечила сэра Джеффри провизией и оставила одного.