Разделенный человек

Большая часть доверенных ему записей были конспектами лекций, ничем, на взгляд сэра Джеффри, не выдающимися, кроме сквозной мысли, что на протяжении всей истории богатые угнетали бедных и что так будет продолжаться, пока контроль над «основными средствами производства» не перейдет к представителям народа. Но имелась еще исписанная от доски до доски записная книжица, в которой Виктор, очевидно, набрасывал черновик книги, содержавшей его жизненную философию. Вскоре сэр Джеффри с головой ушел в эти записи. Многие мысли показалось ему дикими и опасными, многое, как он с грустью признал, было просто ему недоступно, а часть четко и ясно излагала идеи, которые тщились сформулировать он сам и его поколение. Отец понемногу начинал понимать, что, как бы ни заблуждался его «незнакомый сын» в некоторых отношениях, он мыслил пусть и революционно, но действительно очень оригинально. Сэр Джеффри даже позволил себе допустить, что и там, где они расходились во мнениях, сын мог иногда оказаться прав. Но нет! Мальчик слишком молод и чудаковат, да, пожалуй, и умственно неуравновешен. Сэр Джеффри добрался до изложенной намеками биографии, где утверждалось, что в каждом из нас живут два человека – «чурбан» и интеллигентное, восприимчивое существо. Затем следовало весьма трогательное описание борьбы между ними. Здесь отец вдруг с болью ощутил себя беспардонным любопытствующим и, с неохотой закрыв книжку, вызвал миссис Вилрайт, чтобы снова доверить рукописи ее заботам.

Прощаясь, хозяйка показала ему бережно сохраненную фотографию своего недавнего жильца. Сэра Джеффри поразило как сходство со знакомым ему сыном, так и явные отличия. Глаза были живее, улыбались; губы выглядели полнее, но тверже. Сэр Джеффри долго всматривался в фотографию и вернул ее молча.

На обратном пути ему было о чем подумать. Поиски подтвердили его подозрение, что второй, незнакомый ему сын – в самом деле более полноценный человек, чем тот, к которому он сейчас возвращался. Так что же ему делать – вернее, что попытаться сделать? По всей вероятности, сделать он ничего не мог. Пусть так, но тогда на что надеяться? Желать ли сохранения известного ему Виктора, успехами которого и стереотипным умом отец в прошлом нередко гордился, к которому, вопреки сомнениям, еще сохранял сильную родительскую привязанность? Или он должен надеяться на окончательное уничтожение знакомого Виктора ради другого, которого он не знал, которого даже ни разу не видел, этого эксцентричного, часто увлекающегося, необычного и опасного человека с горячим сердцем и творческим разумом? Рассудок убеждал сэра Джеффри, что знакомый Виктор к этому времени стал жалким созданием, а тот, другой, – выдающейся личностью. Но родительскому сердцу знакомый, хоть и не уважаемый больше сын оставался более дорог, чем блестящий незнакомец. Способствовать уничтожению знакомого сына представлялось убийством.

Дома, увидевшись с сыном, сэр Джеффри с горечью отметил его несходство со вторым сыном – с фотографии миссис Вилрайт. Приспущенные веки, обвисшие уголки рта, общее выражение унылой самовлюбленности. Отец напомнил себе, что такое безрадостное впечатление, конечно, усилено нынешним прискорбным состоянием мальчика. Разговор его тоже проигрывал в сравнении с недавно прочитанными рукописями. Нынешний Виктор был поглощен желанием пробиться на прежний пост. Может ли отец ему поспособствовать? Что ни говори, доказывал он, при всех отклонениях за ним числятся кое-какие заслуги. А как насчет Эдит? Есть ли шанс, что она его простит и все-таки выйдет замуж? Узнав, что Эдит уже замужем, он огорчился, но не слишком. К стыду отца, он едва ли не сразу принялся выспрашивать, нет ли других кандидаток.

На предложение сэра Джеффри не думать о женитьбе, пока не пройдет болезнь, Виктор довольно горячо ответил:

– Как ты не понимаешь? Я должен как можно скорее связать себя по закону с какой-нибудь приличной девицей. Ведь если снова заболею, как бы мне не жениться на этой кошмарной замарашке. А если я буду уже в законном браке, второй не пойдет в счет.

Такая безжалостность поразила сэра Джеффри. Он заявил, что низость – жениться только ради того, чтобы обесценить будущее двоеженство. Виктор поспешно оправдался: мол, он, конечно, надеется найти девушку, которую действительно полюбит. Сэр Джеффри поневоле сравнил нынешние планы Виктора с щепетильностью прежнего относительно женитьбы на Мэгги.

Несколько позже приехал его друг-психиатр. Он долго беседовал с Виктором, а сэр Джеффри изложил ему итоги своих изысканий. Врач пришел к выводу, что второй Виктор – настоящий Виктор или более развитая часть целого, нынешний же Виктор – не более чем осколок. Он предположил, что объединение двух личностей создаст Виктора, не менее блестящего, чем ныне отсутствующий, но более уравновешенного. Для такой попытки он считал необходимым поместить молодого человека в его частную лечебницу. Сэр Джеффри обещал, что попробует добиться от сына добровольного согласия. Но Виктор встретил его предложение нервозной яростью и жалостью к себе.