Разделенный человек

– Мой «брат», – сказал он, – оптимист ярчайшей окраски. Он верит, что за поворотом дороги человечество ожидает какая-то дивная утопия, хоть и признает, что мы способны уничтожить сами себя силой атома. Хотел бы я чувствовать как он! Но не могу. Его вера в человечество держится на непревзойденной вере в себя. Может, я потому и потерял веру в человечество, что разуверился в себе. Как бы я им ни восхищался, он невольно видится мне младшим братом. Он сохранил всю живость юности. Как-никак, в сравнении со мной он молод. Его сознательная жизнь короче моей. Сложи все его периоды и все мои, и он окажется младше вдвое. Так что он и в самом деле совсем неопытен. – Видимо, почуяв мое молчаливое несогласие, Виктор добавил: – Конечно, я сознаю его блеск, и разум его работает куда быстрее моего, но он не в силах задержаться надолго и потому всегда рискует забыть о трагическом действии возраста. Да, он разделяет мое старое тело со всеми его накапливающимися срывами и слабостями, но умственно от этого, кажется, не стареет.

Виктор умолк, и тогда я заметил, что в сравнении со мной он выглядит очень деятельным и подтянутым.

– О, я в недурной форме, – согласился он, – для своих лет. Но… ну, ты не хуже меня знаешь, как подкашивает человека старость. Удивительно, что его она как будто не подкосила, разве что заставила реже появляться.

Снова воцарилось молчание. Мы жевали пирог и думали каждый о своем. Потом он сказал:

– Уверен, что мое почтенное второе я на самом деле не сознает, из какого жалкого материала вылеплен средний человек. Будь мы в среднем хоть чуть-чуть умнее и чуть чувствительнее, мы бы создали совсем другой мир. Но вспомни загаженный лагерь, который мы недавно прошли, и закопченную долину, и всю нашу индустриальную цивилизацию, и войну, и нацистов. На самом деле все очень просто. Из ослиного уха не сошьешь шелковый кошелек. А мы, почти все мы – именно ослиное ухо. Про себя я это точно знаю, а я очень неплох для среднего человека, кое в чем даже лучше среднего. А мое второе я – настоящий, готовый шелковый кошелек. Отсюда его великая и славная ошибка – вера, что в каждом ослином ухе скрыт порядочный кусок шелка.

Оба мы посмеялись. Я стал доказывать, что в нем самом немалая доля шелка, иначе он бы так и остался обыкновенным Чурбаном. Виктор покачал головой.

– Это влияние брата, – сказал он, – и, может быть, колдовство Мэгги.

Я довольно горячо возразил, что все мы в душе достаточно хороши, но испорчены обстоятельствами. Он поджал губы.

– Я повидал в войсках немало простых мужчин (и женщин) и знаю пределы их возможностей не хуже своих. Простой человек лишен воображения, эгоцентричен, он соглашатель, он мстителен, и он не желает думать, если без этого можно обойтись. Черт побери, кому, как не мне, знать простого человека, ведь я и сам простой человек, хотя довольно болезненно вытянут в высоту внешними обстоятельствами. И поскольку внешние влияния внушили мне некоторые идеи, а у меня не хватает сил (и воли) жить согласно этим идеям, в глубине души я ненавижу то, что люблю. И потому я непрестанно врежу сам себе, внезапно впадая в озлобление и жестокость, оскорбляя или повреждая то самое, что люблю: обижаю Мэгги просто за то, что она слишком хороша для меня, и за то, что досталась мне против воли от второго я; порчу собственную работу в классе внезапным равнодушием и безответственностью или злонамеренной провокацией тех утомительных людей, которых мне полагается учить. И я в этом вовсе не исключение. Таковы все простые люди. Я ненавижу дурное за то, что оно дурно, а хорошее за то, что оно хорошо.

Я не находил слов. Эта отчаянная речь заставила меня мучительно пожалеть моего несчастного друга. В то же время я был сердит на него и склонен винить его в слабоволии.

Мы закончили завтрак и продолжили путь по пологим склонам большого плато. Чтобы нарушить нависшее над нами черное молчание, я попросил Виктора еще рассказать о работе в войсках. Он ответил:

– Я полагаю, мы приносили больше пользы, чем вреда, и порой работа оказывалась вдохновляющей и для лектора, и для аудитории. Да, порой я чувствовал, что дискуссия воспламеняет людей. Но мой «брат», лишь изредка занимавший мое место, считал чудесной каждую минуту. Он потом оставлял мне в помощь подробные заметки. Они действительно очень мне помогали. Он каждый раз удивлялся, что очень средняя сборная аудитория оказывается такой вдумчивой. Он уверял, что все люди наконец пробуждаются и что, если дьявольская пропаганда не уведет их по ложной дороге, после войны они обретут новый мир. Ну, в его взглядах есть кое-какая истина, но посмотри на теперешний мир! Каждый только и думает, как бы хорошо провести время. Видишь ли, беда моего брата просто вот в чем: он так хорошо умеет расшевелить людей и заставить их думать, что просто не замечает, как легко они скатываются обратно, стоит ему их оставить.