Раздробленный свет

Тишина осязаема, когда каждый из нас пытается представить себе нечто худшее, чем всемогущий шепот, одержимый жаждой мести.

В конце концов Санджана снова говорит, глядя на свою неподвижную руку, и я вижу, как сильно она ненавидит говорить это.

— Возня с разломом может дать шепоту силу, чтобы полностью отрезать нас от гиперпространства. Только представь, что это может значить.

Мое сердце падает, и мы с Софией переглядываемся. Мы говорили об этом, когда впервые признались друг другу в существовании шепотов.

— Мы потеряем все межпланетные путешествия, — говорю я. — Мы вернемся к скорости ниже световой. Понадобятся десятки поколений, чтобы куда-либо добраться.

— Мы никогда не сможем вернуться домой, — выдыхает Флинн, бросая взгляд на Джубили.

— Погибнут целые планеты, — бормочет София. — Каждая колония, которая все еще терраформируется, которая все еще полагается на внешние ресурсы.

— Черт, — бормочу я. — Коринф полагается на внешние ресурсы. У нас здесь нет сельскохозяйственных угодий, мы не производим пищу, мы импортируем ее. — Он вспыхивает перед моими глазами, как фильм в ускоренной перемотке. Хаос, вызванный падением «Дедала», будет ничем. Мы увидим бунты, голод. Это был бы конец нашего мира, буквально.

— И без доступа в гиперпространство у нас не будет гиперсети, — указывает Санджана, повторяя другое предупреждение, которое я давал Софии. — Наша связь тоже будет ограничена скоростью света.

— Так что мы не сможем даже рассказать другим планетам, что случилось, — заканчивает за нее Флинн. — Все просто потемнеет.

Лицо Софии бледнеет под пятнами грязи на коже.

— Может быть, это то, чего она сейчас хочет? Мы предположили, что она пытается сделать то же самое, что и Лару, что они оба хотят поставить разломы на каждой планете, и единственная разница в том, кто будет их контролировать, когда они оживут. Что если шепот пытается расширить свои возможности, чтобы отрезать нас от своей Вселенной?

— Итак, если мы не сможем уничтожить разлом, мы не сможем попытаться отправить шепот обратно в его Вселенную, в таком случае, если мы полностью отрежем себя… — разочарование Джубили говорит за всех нас. — А разве у нас есть выбор?

Санджана не смотрит на Тарвера, вместо этого она смотрит на свой холодный и неподвижный протез.

— До сих пор существа всегда обитали в разломах, посылая свои ментальные способности наружу, чтобы воздействовать на вас, воздействовать на тех, кто на Эйвоне и Вероне. Уничтожив эти разломы, эти трубопроводы уничтожат и шепоты. Но теперь это существо обитает в Лили. Разлом больше не является каналом. Теперь это она.

— О чем вы говорите?

Мое сердце уже падает, а лицо Софии становится еще белее, глаза находят мои. Повисает тишина. Никто не хочет понять, о чем говорит ученая. Вопрос Джубили висит в воздухе, и никто не смотрит на Тарвера.

Но именно он наконец-то отвечает ей.

— Она говорит, что мы должны убить Лили.

Много долгих лет прошло с тех пор, как голубоглазый человек был у меня, но теперь он приходит каждый день изможденный и с дикими глазами.

— Где она? — спрашивает он, расхаживая кругами вокруг разлома и останавливаясь, чтобы стукнуть кулаками по механизму. — Корабль упал Бог знает куда. Я знаю, что ты можешь найти ее. Ты должен найти ее. Черт возьми, должен же быть способ… я не потеряю и ее тоже!

Если бы я мог говорить, я бы сказал ему, что ничего не чувствую из-за тюрьмы, которая держит меня. Если я вообще что-нибудь ему скажу.

И тогда я действительно начинаю что-то чувствовать: прилив силы, такой сильный, что я ощущаю его даже сквозь полную пустоту, окружающую меня. Последний вздох моих собратьев в изначальном слабом месте, поток радости, облегчения, благодарности, такой сильный, что я почти забываю свое отчаяние. Пока они не исчезают, оставив меня снова в одиночестве.

Нет… не в одиночестве. Я все еще чувствую что-то, остаток того, что сделали мои братья. Сейчас где-то в Галактике возник какой-то сосуд, связанный с моим миром. Они что-то вернули. Кого-то.

Ее.