Раздробленный свет

Я никогда не видел ее лица, девочки с прекрасными снами, только ее сознание. Но сейчас, глазами мальчика, который ее любит, я вижу, что она прекрасна. Я чувствую, как другие пытаются протиснуться мимо меня в поисках новых разрушений, ибо разрушение — это все, что они знают. Но я не могу перестать смотреть на нее. Хотел бы я смотреть на нее вечно.

Она позволяет мне взять ее за руку, наши пальцы переплетаются так же, как она и зеленоглазый мальчик позволили своим сердцам соединиться. Раздельно, но неотделимо. В этот момент я завидую их индивидуальности, их уникальности, красоте того, что они могут так касаться. В этот момент я завидую зеленоглазому мальчику, что он всегда сможет прикоснуться к ней вот так.

В этот момент я решаю, что они должны жить, что они должны показать другим все, чему можно научиться у человечества.

— Джубили Чейз, — шепчу я губами зеленоглазого мальчишки. — Я желаю…

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ГИДЕОН

ВСЕ, ЧТО Я ЧУВСТВУЮ — это ее тело, прижавшееся к моему. Тепло ее кожи, сочащееся сквозь ткань ее рубашки. Горячее дыхание на моей шее.

Все, что я слышу — это ее слова, эхом отдающиеся в тишине заброшенной галереи. «Любил бы ты настоящую меня? Я доверяю тебе».

Мы двое — единственные теплые точки в этом мире тьмы, и я больше всего на свете хочу, чтобы у меня нашлись слова, чтобы заставить ее увидеть правду. Хотя она играла со мной почти каждую минуту, что я ее знал, я знаю ее.

Мое сердце колотится с того момента, как она вошла в галерею, и я хочу отдать себя ей… этому, хотя знаю, что любить ее и доверять ей две разные вещи.

Я не могу ей доверять. И все же я это делаю.

О, черт.

Мои руки сжимаются вокруг нее по собственной воле, и она прижимается ко мне. Губы приоткрываются, когда мы теряемся друг в друге, отчаянно пытаясь сократить расстояние между нами, которого, мы оба хотим, чтобы не было. Мой пиджак с глухим стуком падает на пол, карманы полны снаряжения, и я пинком отправляю его в темноту. Ее руки скользят под мою футболку, обнажая кожу, и мой мозг начинает отключаться, чтобы я мог сосредоточиться на снятии ее рубашки, не прерывая поцелуй более чем на пару секунд.

Но одна мысль не покидает меня, рикошетом отдается в голове, требуя, чтобы ее услышали.

Имела ли она ввиду то, что сказала?

Я доверял ей на «Дедале», а она играла со мной каждую секунду. Она поцеловала меня, и когда я обнял ее, я подумал, что она искренне обещала отказаться от мести. Я бы не вынес, если бы она использовала свой лучший, последний шанс, чтобы смягчить меня, изменить мое решение.

Возможно, ей нужно помириться в ночь перед тем, как все закончится. Возможно, ей нужно сказать правду. Возможно, это правда.

— София, я должен… — бормочу я, уткнувшись лицом в ее плечо, половина моего сознания занята мысленным отображением расстояния до нашего старого гнезда из одеял.

— Хмм? — рассеянно произносит она. Этот единственный слог превращается в стон, который я хочу услышать снова. Затем она стягивает с меня рубашку и кладет обе руки мне на грудь, чтобы оттолкнуть меня от стены в сторону нашего гнезда. О да, Ямочки.

— Неважно, — бормочу я. Она ощущается так правильно в моих объятиях. Она то, что мне надо, и все же какая-то маленькая часть меня все еще не может удостовериться, не специально ли она это делает. Может ей надо перетащить меня со стороны Тарвера, убедиться, что Лили умрет, как говорила Санджана. Я знаю, ей было бы больно так мной манипулировать, но ставки слишком высоки… могу ли я винить ее?

— Скажи это, что бы это ни было, — бормочет она, когда моя спина ударяется о стену возле нашего гнезда, и она прижимается ко мне.

— Я должен это сделать. — Я шепчу эти слова, в то время как какая-то маленькая версия меня воет в глубине мозга, требуя заткнуться. — Я не оставлю Тарвера одного.

— Я знаю, — шепчет она в ответ, и когда я опускаю голову, она прижимается своим лбом к моему. — После всего, что было сделано с шепотом, возможно, именно это и свело его с ума. Одиночество.