Раздвоение личности

— Да? И сколько не курит, второй день? Вот мученик, — доктор усмехнулся. — Так закури. На! Это тебе такая медицинская помощь! — он достал из кармана и протянул ему свою пачку, и даже зажигалку поднес.

— Вы, пожалуйста, форточку откройте только! — попросил он Регину.

Полегчало Ивану почти моментально.

— Постепенно надо! — объяснил доктор, усмехаясь, на прощанье. — Начинал же, небось, постепенно, не сразу пачку в день смолить начал? Вот и отучайся тоже постепенно!

В тот же день Иван сказал Сережке:

— Узнаю, что начал курить — шею сверну! Всем скажу, что так и было.

Регина называла это дурацким юмором.

— Хорошо, пап! — жизнерадостно согласился сын. — Ты не узнаешь, честное слово. Я приму меры.

Шутки шутками, но, похоже, Сережка курить пока не собирался. Хоть отрицательный отцовский опыт не пропадал зря. А сам Иван только через год решился “отучаться постепенно”, и вот, дошел безо всяких проблем до двух штук в сутки. Зато теперь курить хотелось неимоверно. Вот, только что курил, а все равно хотелось.

Поджидая автобус, Иван, не торопясь, выкурил вторую сигарету, потом выудил из кармана смятую пачку, в которой еще что-то болталось и шелестело, и бросил ее в урну, не глядя.

Бомж, который сидел на лавочке, пристроив в ногах авоську с пустыми пивными бутылками, неторопливо встал, не выпуская авоськи, пошаркал к урне, достал пачку и положил в карман. Еще он укоризненно покачал головой, поглядев прямо в глаза Ивану. Тот засмеялся и отвернулся.

И как старикан понял, что пачка не пустая? Нутром почуял?

А когда его собственная, привычная такая, любимая жена иногда сходит с ума, бесится из-за ерунды и даже швыряется книгами — это что такое? Это куда?..

Телефон в кармане затрясся, Иван достал его, поднес к уху. Это Локтев звонил, старый приятель отца.

— Иван Константиныч? Ты заходи, будет время. Я тебе чертежи принес, какие обещал…

Он звал его по отчеству — смешно! Когда Иван пацаном был, это было шуткой, да так и осталось. Отца Иван не помнил, не было у него никогда отца, а Локтев вот был. Когда-то еще в школе пришел к ним на урок сухонький мужичок и интересно рассказывал про клады, который находят на затонувших кораблях. Даже фильм им показал, про клады. Классная представила его как историка и интересного человека. А потом интересный человек подошел к Ивану и сказал:

— Так ты, значит, сын Кости Дымова? Похож. Ну, здравствуй…

Локтев, и правда, был историком, и интересным человеком, разумеется, а работал он в антикварном магазине. Иван частенько к нему наведывался. Локтев был для Ивана особым человеком, потому что вернул ему отца. Он, как мог, объяснил ему все. Раньше Ивану никто этого не объяснял.

Локтев ему сказал:

— Понимаешь, твой отец был неправ, и с твоей мамой, и вообще. Ты его прости, пожалуйста, и все. Даже очень хорошие люди ошибаются, и просто поступают плохо, а потом раскаиваются в этом. Бывает, нужно время, и чтобы что-то понять и исправить. Костя знал, что неправ, он жалел об этом. Просто он не успел, потому что умер…

У мамы не было ни одной отцовской фотографии — яркий признак того, что отец был неправ. Фотографию отца Иван получил от Локтева. Он прятал ее от мамы.

А Регина медленно подошла к двери, потрогала зачем-то замок, потом взяла справочник, подержала в руках. Она ощущала запоздалое раскаяние, но не очень сильное. Куда сильнее был откуда-то взявшийся праведный гнев и даже мрачноватое моральное удовлетворение. Эта самая Лара права! Права, права…

Слезы опять покатились по щекам, Регина принялась вытирать их ладонями. Что же с ней творится, скажите на милость?

Ваня стал называть ее мамой, когда родился Сережка. Многие мужья так делают. Да почти все. Почему-то раньше это не раздражало. Но Лара все-таки права. Свое имя слышать куда приятнее.

Регина погладила корешок книги, положила ее на место. И тут она услышала, Лару. Легка на помине.

— Ну, что ты, подруга, в самом деле, а? Это нерезультативно! — Сказала Лара укоризненно

— Как?

— Результат, говорю, нулевой! Так ведь с мужиками нельзя! Ну, что это было? Голый выброс эмоций, не содержащий абсолютно никакой полезной информации! Он ведь и за сто лет не догадается, что именно тебе было нужно! Об этом надо было просто сказать! Причем обязательно конкретно, в доступной форме! А ты — ну, смешная, честное слово!

— А ты такая грамотная! — вскипела Регина. — Слушай, а пошла ты!..

— Да брось, успокойся!

— Это ты успокойся! Ты — мой глюк, вот и сиди тихо! Я от тебя устала! Я тебя не помню, не знаю, и не хочу слышать!

И Лара тут же замолчала. Регина походила по кухне, прислушиваясь — все тихо. В ней бродили только ее собственные эмоции, и ее, опять же собственные, мысли. Впереди еще практически весь вечер, значит, надо занять себя каким-нибудь делом, а потом свалиться от усталости и сразу уснуть.

Регина выволокла из кладовки корзину с неглаженным бельем, раскрыла доску, воткнула в розетку утюг. И телевизор включила, конечно. Вот теперь порядок. Теперь она, по крайней мере, белье погладит.

Какая замечательная вещь — неглаженое белье! Его всегда полно!