Разгадка 1937 года

Постановление завершалось грозным предупреждением о том, что «за малейшее нарушение советских законов и директив партии и правительства каждый работник НКВД и Прокуратуры, невзирая на лица, будут привлекаться к суровой судебной ответственности».

Таким образом, несмотря на позитивную оценку действий НКВД за последние годы, однозначное осуждение методов, на основе которых были признаны виновными арестованные люди, запрещение массовых репрессий и троек ставило под сомнение обоснованность и законность вынесенных приговоров.

19 ноября на заседании Политбюро было обсуждено заявление начальника УНКВД Ивановской области Журавлева, в котором утверждалось, что он «сигнализировал» Ежову о «подозрительном поведении» Литвина, Раздзивиловского и других, которые якобы пытались «замять дела некоторых врагов народа». Журавлев, в частности, писал, что Литвин мешал разоблачению Постышева. Журавлев обвинял Ежова в потворствовании Литвину и другим.

В ходе обсуждения были подняты те вопросы о «недостатках в оперативно-осведомительной работе НКВД», которые были изложены в постановлении от 17 ноября. Политбюро приняло решение считать заявление Журавлева политически правильным. Ежов попросил отправить его в отставку.

23 ноября 1938 года Н. И. Ежов написал заявление, в котором он признал, что он не сумел своевременно проявить «должное большевистское внимание и остроту к сигналам Журавлева». Если бы он должным образом отреагировал на письмо Журавлева, писал Ежов, «Литвин и другие мерзавцы были бы разоблачены давным-давно и не занимали бы ответственных постов в НКВД».

В заявлении Ежов признавал также «нестерпимые недостатки в оперативной работе НКВД», которые были «вскрыты… на заседании Политбюро». Он писал, что «главный рычаг разведки — агентурно-осведомительная работа оказалась поставленной из рук плохо… Следственная часть также страдает рядом существенных недостатков».

Ежов подверг суровой самокритике свое руководство иностранной разведкой. Он писал: «Иностранную разведку по существу придется создавать заново, так как ИНО был засорен шпионами, многие из которых были резидентами за границей и работали с подставленной иностранными резидентами агентурой».

Он утверждал, что в аппарате НКВД работали «еще не разоблаченные заговорщики… Наиболее запущенным участком в НКВД оказались кадры. Вместо того, чтобы учитывать, что заговорщикам из НКВД и связанным с ними иностранным разведкам за десяток лет минимум удалось завербовать не только верхушку ЧК, но и среднее звено, а часто и низовых работников, я успокоился на том, что разгромил верхушку и часть наиболее скомпрометированных работников среднего звена. Многие из вновь выдвинутых, как теперь выясняется, также являются шпионами и заговорщиками. Ясно, что за всё это я должен нести ответственность».

Особо остановился Ежов на организации охраны членов ЦК и Политбюро. Он писал: «Во-первых, там оказалось значительное количество не разоблаченных заговорщиков и просто грязных людей от Паукера. Во-вторых, заменявший Паукера, застрелившийся впоследствии Курский, а сейчас арестованный Дагин также оказались заговорщиками и насадили в охранку немало своих людей. Последним двум начальникам охраны я верил как честным людям. Ошибся и за это должен нести ответственность».

Ежов признавал следующие свои ошибки: «Во-первых, совершенно очевидно, что я не справился с работой такого ответственного Наркомата, не охватил всей суммы сложнейшей разведывательной работы. Вина моя в том, что я вовремя не поставил этот вопрос со всей остротой, по-большевистски, перед ЦК ВКП(б).

Во-вторых, вина моя в том, что, видя ряд крупнейших недостатков в работе, больше того, даже критикуя эти недостатки у себя в Наркомате, я одновременно не ставил этих вопросов перед ЦК ВКП(б). Довольствуясь отдельными успехами, замазывая недостатки, барахтаясь один, пытался выправить дело. Выправлялось туго — тогда нервничал.

В-третьих, вина моя в том, что я чисто делячески подходил к расстановке кадров. Во многих случаях, политически не доверяя работнику, затягивал вопрос с его арестом, выжидал, пока подберут другого. По этим деляческим мотивам во многих работниках ошибся, рекомендовал на ответственные посты, и они разоблачены сейчас как шпионы.

В-четвертых, вина моя в том, что я проявил совершенно недопустимую для чекиста беспечность в деле решения очистки отдела охраны членов ЦК и Политбюро. В особенности эта беспечность непростительна в деле затяжки ареста заговорщиков по Кремлю (Брюханов и др.).

В-пятых, вина моя в том, что, сомневаясь в политической честности таких людей, как бывший начальник УНКВД ДВК предатель Люшков и в последнее время Наркомвнудел Украинской ССР предатель Успенский, не принял достаточных мер чекистской предупредительности и тем самым дал возможность Люшкову скрыться в Японии и Успенскому, пока неизвестно куда, розыски которого продолжаются.