Разглашению не подлежало

Фашисты подняли шум, я скомандовал: «К бою!» — и открыл огонь из автомата. Несколько фашистов свалились на землю, остальные разбежались. Гитлеровские собаки торопились убрать свои трупы и снова двинулись. Дорогой товарищ Василь Колесник открыл огонь из пистолета, снова два фашистских бандита были убиты. Два других фашиста заметили дорогого Ваську и намерились открыть огонь по нему. Я моментально бандитов скосил из автомата. Фашисты еще больше закричали и подняли стрельбу, и спешили убрать трупы, не показать цивильному населению.

Последними патронами я подстрелил еще одного гитлеровского собаку, и в эту минуту я был ранен фашистской пулей. После этого я оглянулся на своих товарищей: мой друг Васька Колесник был убит — он погиб лично от своей руки — он погиб за Родину, за коммунизм во всем мире; честь и слава дорогому товарищу, коммунисту, боевому красному партизану — не забудь, Родина, своего сына! Один «товарищ» сдался в плен. Я решил побить автомат и вырваться от фашистов. При перебежке в другое место фашисты открыли огонь по мне, и я снова был ранен. Фашисты стреляли со всех концов, я не обращал внимания ни на что, вскочил в один дом и моментально очутился на крыше.

Гитлеровские бандиты тщательно искали меня, но не нашли. Только благодаря одной «хорошей» женщине, которая фашистам указала, где я есть, фашисты моментально открыли огонь по мне, и я снова получил три пули и свалился с крыши. Бандиты боялись ко мне подойти, подъехали автомашиной, наставили на меня 4-5 автоматов и вбросили меня в машину. Не обращая внимания на фашистские автоматы, я кричал: «Да здравствуют советские патриоты!», «Смерть изменникам!», которые сидели, как генералы, в другой автомашине, я смеялся и прощался с народом, махая им рукой...»

«...Итак, затащили меня в фашистский военный госпиталь «на лечение». Рассмотрели меня под рентгеном и очень были рады, что у меня остались пули в ноге, руке и плечах. После этого затащили меня на 4-й этаж, положили за решетку да еще приковали к койке. Кроме того, возле дверей поставили одного своего бандита. Еще не прошло и десяти минут, как начальник гестапо с другими пришли «лечить» меня. Они прекрасно знали всё по материалам, которые были им поданы после моего ухода из лагеря, и задали мне такие вопросы: «Коммунист, специально присланный для коммунистической работы?» Я ответил: «Да! Коммунист, присланный для работы». Второй вопрос: «Террорист?» Я ответил: «Нет! Я советский патриот!»

За это я получил больше 50 ударов железным прутом, а позже трудно сосчитать, сколько я получил таких ударов, потому что я им ничего больше не сказал. Хотя они прекрасно знали про мою партизанскую работу по прежним материалам и по допросам наших изменников...

Ночью я разломал замок, но не удалось разломать решетки в окне, и на другой день снова пришли гестаповцы «лечить» меня, еще больше получил я ударов шомполами за то, что разломал замок. Мысли фашистов были меня расстрелять, но потом решили отдать меня в тюрьму «на лечение». Ночью меня привезли в тюрьму, назвали русским бандитом, заковали с ног до головы и бросили меня в камеру № 1.

Камера представляла собой 2 метра длиной и один-полтора метра шириной; в маленьком окошке больше железа, чем стекла. В камере было немножко соломы, одеяло, наверное, с прошлого столетия, кроме того, полметра сору и миллионов несколько вшей.

И опять один фашистский бандит возле железных дверей...

...Через стены было слышно, как мучили людей. Кушать в первые дни я получал «по-больничному» — один раз в день морковки, а последние дни — ничего... Надежды на побег из тюрьмы никакой не было. Кроме такой проклятой камеры, тюрьма была обнесена двумя стенами в 7-8 метров высотой, да еще фашисты с собакой минута в минуту кругом ходят.

...По словам старшего гестаповца, жить мне оставалось всего два дня. Я решил погибнуть героически в схватке с фашистами...

...Ночью мне удалось вытащить гвоздь из окна длиной 7-9 сантиметров. При помощи гвоздя я расковал себе правую, здоровую руку и после этого лежал и кричал фашисту, который стоял возле дверей, чтобы он дал мне воды — он не обращал внимания... но я кричал все «дай воды». Фашистская морда раздобрился и зашел ко мне в камеру. Он был метров двух высотой, с карабином да еще с кинжалом на боку. Он поинтересовался моей раной в ноге, пригнулся посмотреть. Я моментально гвоздем ударил бандита в голову, закрыв ему рот, и его же кинжалом прорезал ему глотку и моментально положил на свое место и накрыл одеялом. После этого закрыл двери на ключ и перешел в другую камеру.

Другие фашистские охранники смотрели через щель двери моей камеры и все думали, что «русский бандит» спит, а я гвоздем и кинжалом уже продолбил в стене себе щель для побега. Вопрос с камерой был решен.