Разглашению не подлежало

Теперь в долгие ночные часы, во время мучительной бессонницы, лихорадочно искал выход. Убежать, скрыться в другой местности навряд ли нынче удастся. Разве попробовать откупиться? Деньги у него были, хотя все время он разыгрывал из себя бедняка.

Один раз уже после войны пытался продать красноармейцам бракованных коней, что, конечно, ему не удалось. А когда в 1958 году умерла его жена, заявил, что у него нет денег на ее похороны. Расходы взяла на себя община.

Деньги и золото, награбленное там, в Баре, он хранил «на черный день». Кажется, этот день уже наступил.

Возле его усадьбы остановилась автомашина. Из нее вышло двое мужчин в гражданском. Опытным глазом он сразу заметил их военную выправку. Кольнула сердце догадка: это за ним. Тяжело и обреченно осел на стул.

Потом еще полтора месяца прошло в напряженном ожидании. С ним обращались, на удивление, корректно. Поселили в гостинице, в отдельном номере, из которого он не имел права выходить. И все время неотступно с ним кто-то был. Подкупить своих охранников ему не удалось. Всесильные деньги и золото, на которые он так рассчитывал, не помогли.

Его опять посадили в автомашину и повезли к границе. Там, на широком мосту через стремительный Прут, стояла группа людей, среди которых он безошибочно узнал и своего ездового, и сотрудницу управы...

Ноги сразу стали ватными. Пересиливая себя, сделал несколько шагов вперед. И услышал выкрик Водзяновского: «Это он, Андрусев!»

Следствие продолжалось долго. Тактика у Андрусева была такая: он признавал, что был начальником окружной полиции, но свое участие в массовых расстрелах и издевательствах над населением отрицал, полагая, что вряд ли найдутся свидетели, которые могут подтвердить это. Припертый к стене неопровержимыми доказательствами, Андрусев признавал отдельный факт, чтобы снова отказаться от остальных.

Следователю снова и снова приходилось обращаться к документам, вызывать новых свидетелей. Тоненькая папка уже давно превратилась в пухлые тома, где каждая бумажка говорила о кровавых деяниях Андрусева. Предатель причинил людям столько горя, что и сегодня нельзя без содрогания читать эти свидетельства.

Войтко Водзяновский вспомнил бой с партизанами на хуторе Комаровецком. Здорово тогда перепало фашистам и их наймитам. Они вынуждены были бежать, бросив убитых и раненых. Тогда и походила плеть начальника полиции по спине ездового, который отогнал коней, не дожидаясь конца боя: Андрусеву пришлось пеше драпать, рассчитывать на свои собственные ноги.

Вспомнил Водзяновский, как в конце 1943 года его начальник вместе с отрядом полицейских поехал в Конищевский лес: там лесники В. И. Вильчинскнй и И. А. Костровский подозревались в связях с партизанами.

Обоих арестовали, их дома сожгли.

Как не выкручивался Андрусев, но вынужден был признать и этот факт.

В тот осенний день 1966 года к Барскому районному Дому культуры трудно было подступиться. Кажется, все жители райцентра собрались здесь, на площади. Немногим удалось попасть в Дом культуры, где открылся судебный процесс над фашистским прихвостнем. На улице были установлены громкоговорители, через которые и транслировалось заседание выездной сессии Винницкого областного суда.

Процесс продолжался несколько дней.

По приговору областного суда от 21 октября 1966 года Андрусев Г. В. был осужден к исключительной мере наказания — расстрелу. Его просьбу о помиловании Президиум Верховного Совета УССР отклонил.

В. Д. Бредун И. И. Капацин СТАХ ВЫХОДИТ НА СВЯЗЬ

«На территории Винницкой области с конца августа с. г. отмечено появление оуновской бандгруппы. За истекшее время нами установлено три случая появления бандитов в селах Литинского и Винницкого районов».

(Спецсообщение от 6 октября 1950 года)

Земля, нагретая за день августовскими лучами, уже не изнывала от зноя: из Черного леса в село долетал легкий ветерок. Иван Карпович Драчук, бригадир полеводческой бригады, не спеша шел к своему дому, расположенному на краю села, среди раскидистых яблонь. Обычно в вечерний час Иван Карпович любил посидеть на лавочке у дома. Это начисто снимало дневную усталость. Но сегодня он сразу пошел в дом.

Жена встретила в сенях улыбкой.

— А у нас, Иван, гости!

— Родственники?

— Да нет, случайные прохожие. Говорят, идут в Майдан-Супруновский. Зашли воды напиться, передохнуть.

На длинной лавке у стены сидели два незнакомца. Один, помоложе, был в пиджаке из темно-зеленого немецкого сукна, темные брюки — навыпуск. На его белом полном лице блуждала улыбка.

— Не прогоните, хозяин? — на чистом украинском языке с заметным западным акцентом спросил он.

— А мне что, дома жалко? Отдыхайте. Только куда вы на ночь глядя идете?

— Как-нибудь доберемся. А пока поговорим.