Разгневанная река

Покончив с едой, они ушли. Донг уже спустился вниз, но вдруг по лестнице вбежал в комнату, будто забыл что-то. Он порывисто обнял и поцеловал Фи и, покраснев, снова бросился вниз. Впервые он так смело обнял Фи… После обеда она решила прилечь, но волнение не давало ей уснуть.

Фи не могла усидеть дома. Она вышла на улицу и отправилась бродить по городу. Шла куда глаза глядят, без всякой цели, и каждую минуту ей казалось, что вот-вот должно что-то произойти. Наконец она вышла к трамвайной остановке у Озера Возвращенного Меча и решила послушать, что говорят пассажиры: здесь можно было услышать все городские новости. И действительно, как только пришел трамвай от Южных ворот, она услышала, что один из «отрядов чести» пристрелил главаря Во Кама прямо у входа в здание «Национал-социалистического союза». Его молодчики и несколько японских полицейских гнались за вьетминевцами, завязалась отчаянная перестрелка, вся улица была залита кровью, но ребятам из Вьетминя удалось скрыться. Услышав об этом, Фи чуть не потеряла сознание. Чтобы не упасть, она прислонилась к фонарному столбу и, постояв так немного, медленно побрела к себе. Дома она сварила рис и села ждать.

Уже начало смеркаться, а Донг все не приходил. Может быть, он ушел к себе на Западное озеро? Фи проголодалась, но ей не хотелось двигаться, и она продолжала ждать.

Пробило семь часов, потом восемь. За окном сверкнула молния. Последние дни воздух был раскален, как в печи, жара не спадала даже по ночам. Хорошо бы сегодня пошел дождь!

Когда на лестнице послышались шаги Донга, Фи словно током ударило. Ну да, это он! Фи бросилась открывать дверь. Донг был один. Он вошел в комнату, как-то неестественно улыбаясь. Левая рука у него была перевязана носовым платком.

— Это ты мне оставила? — Он показал глазами на блюдо.

Не отвечая, она потащила Донга к столу и хотела было снять повязку.

— Не нужно, Фи! — Донг отдернул руку.

— Ты ранен?

— Да, мне уже перевязали, пустяковая царапина.

— Дай мне посмотреть!

Сняв повязку, Фи вскрикнула. Под пропитанным кровью платком рука вздулась и побагровела.

— Ты пока ешь, а я вскипячу воду и приготовлю бинты. С ума сойти! Рану обязательно нужно обработать, нельзя так оставлять.

— Не волнуйся, поем — схожу к знакомому врачу, он из сочувствующих, не выдаст.

Пока Фи осторожно промывала и перевязывала рану, чувствуя, что внутри остались осколки раздробленной кости, началась гроза. Фи встала на колени перед тазиком с марганцовкой, а Донг сел на кровать, бледный, стиснув зубы. Он молча переносил боль. Снова загрохотал гром и хлынул дождь. При каждой вспышке молнии они оглядывались на окно, но там сплошной стеной стегали белые струи.

20

«Во время революции один день равен двум десяткам лет». Мам хорошо запомнил эту фразу, которую услышал однажды в тюрьме. Но только теперь он по-настоящему осознал эту истину.

Всего месяц назад никто даже и представить себе не мог, что здесь, на переправе, под старым баньяном, где валялись кувшинчики из-под извести для листьев бетеля, появится стойка с газетой «За спасение Родины», чтобы люди, пока ждут лодку, могли узнать о событиях в стране и за рубежом. Сидя под этим баньяном, Мам вспомнил, с какими предосторожностями он пробирался по этим местам, направляясь на конференцию. А сегодня женщины сидят себе как ни в чем не бывало и, обмахиваясь нонами, громко разговаривают о Вьетмине!

— …Староста побежал жаловаться к начальнику уезда. А тот, сам белый от страха, говорит: «Тебе известно, что люди Вьетминя подбросили точно такие же листовки мне в кабинет? Так что иди-ка ты подобру-поздорову и не трогай их, не то — горло перережут!»

— В прошлый раз две девушки пришли с рынка Ной, рассказывали. Одна как раз в возрасте моей Дай…

— Уж на что в тех местах опасно было, и то теперь поутихли.

— Сейчас все шелковые стали. В Донгчиеу маневры устроили, пушки провезли, огромные, со столб величиной, так японцы даже носа не высунули!

— Что и говорить. Как подняли знамя Вьетминя, теперь можно и двери не запирать, бояться нечего!

— Сейчас только и разговоров, что о партизанах! Хотелось бы мне посмотреть на них!

Мам улыбнулся. Знали бы они, что партизан сидит рядом с ними!