Разговор на кухне

– Стараюсь, – ответил он, странно широко улыбаясь. Натянутость во всем Лехином поведении сегодня бросалась в глаза. Я не понимал, что с ним происходит. – Хотя блещет во все стороны сегодня у нас Василий-свет Иваныч. Сегодня его бенефис.

Леха встал и пошел к холодильнику доставать новую, кажется четвертую бутылку из морозилки.

– Конечно, и в Европе аристократия была вся сплошь военная, заниматься чем-то другим было стрёмно, но когда пошло развитие капитализма, то все дружно об этом забыли, ведь там зарабатывать своим трудом считается нормальным, а мы не смогли перестроиться. Наша аристократия так и не перешла в капитализм, навсегда оставшись в феодализме. Мы все, если честно, остались в нем. Не будем забывать еще и про то, что в Православии нет доктрины спасения через  исполнение предназначения. У нас никогда не было религиозного стимула много и честно работать, это для протестантов маркером исполнения предназначения является наличие богатства, как материального воплощения Божьей благодати. В России так: если силой можно все забрать, то обязательно заберут, капиталистическая мишура в виде судов и других глупостей нужна только для урегулирования взаимоотношений среди низшей касты смердов, но не для остальных трех.

– А какие три еще, умнейший из смертных? – Леха уже перелил водку в графин и разливал ее по рюмкам. Василий Иваныч опять пропустил иронию мимо ушей.

– Духовенство-бюрократия, силовики и государь.

– Значит, у нас феодализм? – уточнил я.

Василий Иваныч утвердительно кивнул.

– Вот признайтесь, что в нашей русской деревне всегда было как-то зазорно что ли, быть зажиточным. Не выделяйся, живи так, как живет община, и ты будешь в тренде. Не стяжай, много зарабатывать – плохо. В абсолюте эта философия есть у наших северных народов: бери ровно столько, сколько тебе надо для выживания.

– Как у хищников. Они не убивают ради забавы или запасов, им это чуждо.

– Да, Саня, именно так. Минимальное вмешательство в природу, жизнь в гармонии с ней. Поэтому у нас расширенное воспроизводство не было распространено. Нашим людям это неинтересно. Экстенсивная натуральная модель хозяйствования за счет увеличения населения – и всех делов. А раз нет расширенного воспроизводства, то нет и прибыли, нет прибыли- нет и капитала для инвестиций. Короче, когда вся Европа уже двести лет жила в капитализме, у нас по факту не было ни традиции расширенного воспроизводства, ни, как следствие этого, сколько-нибудь значительного объема инвестиционных средств для экономического роста. Мы только во второй половине девятнадцатого века, после поражения в Крымской войне начали понимать, что нужно, чтобы окончательно не отстать от цивилизованных стран. Тогда дали волю крестьянам, высвободив мощную предпринимательскую инициативу, а капиталы стали брать под проценты в богатой Франции и Англии, добавив к двум имеющимся факторам производства третий в кредит. Именно тогда начался не только грандиозный экономический подъем, но и появился колоссальный внутренний разрыв между старой архаичной “нестяжательной” частью крестьянства и дворянства, кстати, и новыми русскими, которые восприняли этику капитализма. Я здесь термин “новый русский” использую не в общепринятом нынче смысле с соответствующей коннотацией.

– Да, да, мы все помним “Вишневый сад”, – кивнул Леха.

– В 17 году “нестяжатели” взяли реванш, который все так и продолжается изо дня в день на протяжении ста лет, – закончил я мысль. – Хотя сейчас разрыв между богатыми и бедными еще больший, вообще сумасшедший. Наши дети природы – нестяжатели все время сажают себе на шею каких-то вороватых пид…сов, которые каждый раз выгребают все подчистую из их карманов.

– То есть, вы хотите сказать, что если бы победил Новгород, а не Москва, мы были бы сейчас не страной с народом-ребенком, а по-настоящему первой супердержавой в мире? – пуская в потолок дым кольцами, спросил опять закуривший Леха.

– Весьма возможно, поскольку Новгород делал ставку на капитал, а не на территорию. Капитал – это, прежде всего, результат личных усилий. Его сохранение – личная ответственность. В нынешней русской культуре личной ответственности не существует как класса, все происходит помимо воли индивидуума, мы лишь игрушки в руках царя и Бога.

– Хорошо, Новгород делал ставку на капитал, но тогда как объяснить его политику по захвату восточных земель с обложением их данью? – засомневался я.

– Видишь ли, – начал Василий Иваныч, – соблазна легких денег ни одна страна еще не избежала, каждое государство ведет себя так, как ему позволяют вести его подданные и соседи, здесь христианские заповеди плохо работают. Москва и Новгород имели очень схожих соседей, а вот свое население совершенно разное. Новгород торговал, и его основой был капитал, с принципом личной, как я уже сказал, ответственности. Управление осуществлялось общественными представителями на Вече. Москва воевала, и ее становым хребтом была сила, поэтому народ ответственность вместе с правами передал наверх, отказавшись от управления государством, да и своей личной жизни.