Разговор с автором

– Расстраиваете вы меня сегодня.

– Настасья Евгеньевна, – сказала все та же правая подружка после небольшой образовавшейся паузы, – а Вы мой рассказ прочитали? Я от души писала, честно.

– Нет. Некогда мне было. – она села за стол и начала перекладывать на нем какие-то бумажки. – Такой сегодня день… Мальчик один из моего класса умудрился локоть себе расшибить.

– Ого! Как это, – отвечала болтушка.

– Да вот, на подоконнике любите вы сидеть. То ли толкнул его кто, то ли сам соскользнул. И прямо локтем о бетонный подоконник. Шуму было… Затаскали меня сегодня по медпунктам и психологам. Завтра с его родителями завуч и я беседовать будем. Что-то серьезное там…

Все молчали и внимательно слушали. Так вот почему она такая взвинченная сегодня.

– Не зря же запрещают на этих подоконниках сидеть. Потому что вот что бывает… Такое у вас, у детей, шило в попе волшебное. И себя калечат, и меня потом по разборкам таскают почем зря. Так что проверю, как смогу.

– Конечно-конечно, – отвечала болтушка. – Раз такое дело…

Настасья Евгеньевна еще раз глубоко вздохнула и посмотрела на того мальчика, лицо которого уже приобрело несчастный оттенок.

– Прости, что так резко, – обратилась она к нему. – Не обижайся, хорошо?

Он уныло кивнул.

– Я понимаю, что ты только начинаешь. Но идти в правильном направлении нужно с самого начала. А иначе то, чему я вас здесь учу не имеет никакого смысла.

Она почему-то посмотрела на меня. Прямо ровно на меня. И я почувствовал себя каким-то чужим среди этих творческих людей. Они все тут, даже самые с виду никчемные, все пишут что-то. Возможно, даже красиво, как Алиса, например. А что здесь делаю я? Особенно сейчас, когда нет ее…

Дальше разговор у этой правой болтушки и Настасьи Евгеньевны зашел куда-то про вкусовщину в литературе. Все остальные просто сидели и наблюдали за их общением. Я в том числе. За таким делом прошел остаток занятия. Даже раньше обычного сегодня разошлись. И, когда последние литераторы покидали класс, я подошел к Настасье Евгеньевне еще раз.

– А Вы не знаете, где Алиса?

Она отложила бумажки, которые перебирала и задумчиво ответила:

– Не знаю. Я, вообще-то, у тебя то же самое хотела спросить…

– Это плохо, – пробормотал я себе под нос.

– Что-то случилось?

– Я думал, Вы знаете…

Народ уже окончательно испарился из класса, так что наша беседа приобрела приватный характер. Настасья Евгеньевна нахмурила брови и стала слушать намного более внимательно.

– Она, наверно, мне за это спасибо не скажет, но я так волнуюсь, – продолжал я. – Тот конкурс она проиграла…

– А-а-а, – простонала Настасья и облегченно вздохнула. – Это я уже знаю. Мы – литераторы – тут все между собой общаемся. – Возникла пауза. – Ты думаешь, она из-за конкурса сегодня не пришла?

– Не только сегодня. Она с самого понедельника мне ни на звонки, ни на сообщения не отвечает. И когда она результаты узнавала, так расстроилась сильно. Я волнуюсь… А что, если у нее депрессия? Или что-то с ней случилось…

– Давай так. Я позвоню завтра ее родителям и узнаю, все ли с ней в порядке…

У нее есть номер Алисиных родителей? А, ну да… Конечно же есть. Черт! Как бы мне хотелось сейчас самому им позвонить. Набрать номер, услышать в трубке ее отца или требовательной мамы. Кстати, никогда не слышал от нее ни слова про отца. Даже представить не могу, каким бы голосом он мне ответил. Маму могу, а отца – нет. Хотя, наверно, он говорил бы как все обычные отцы, серьезным низким голосом. И этот голос сказал бы мне, что с Алисой все хорошо, что она дома. Тогда стало бы ясно, что она просто меня игнорирует. И тогда я бы совершенно открыто, без угрызений совести мог бы на нее злиться. Я бы думал или даже говорил вслух все, что думаю. Что я ее ненавижу. Ненавижу эту девчонку! Она берет и так безжалостно играет моими чувствами. Пропадает, появляется. Творит всякую ерунду. А я страдаю! Из-за нее страдаю. И ее ненавижу. Может, она и не в курсе. Конечно, у нее своя жизнь, свои проблемы. До меня ей и дела нет, мы же толком не знакомы даже. Но в том, что мне так плохо, виновата она. И за это я ее ненавижу.

Но я не мог этого ни говорить, ни думать. Не мог себе позволить, потому что, а вдруг, все не так. Вдруг с ней вправду что-то случилось серьезное. И у нее есть на все это причина, объяснение. И эта неопределенность меня изнутри съедала. Это что мне теперь, с такой неопределенностью до завтра жить? Ждать до завтра, когда Настасья Евгеньевна позвонит?

– А нельзя сегодня? – аккуратно перебил ее я.

– Хм… – она посмотрела на свои старые золотые наручные часы. – Уже поздно.

Я глубоко вздохнул.

– Завтра утром первым делом позвоню. Вот, – она протянула мне квадратный маленький листок, похожий на стикер, только не липкий, – можешь оставить свой номер. Я сразу же тебе перезвоню.

Настасья дала мне свою ручку и посмотрела с каким-то пониманием.

– Знаешь, – продолжила она, когда я дописал номер, – я думаю, с ней все хорошо. Скорее всего, у нее просто сложный творческий период в жизни…

– Но я же не могу просто взять и перестать за нее волноваться, – перебил я.