Разговор со своими

За всю жизнь большей материальной мечты, чем иметь свой автомобиль, у меня не было. Ни шуб, ни «брюликов» не хотелось. В первом браке у нас была «Волга», тогда роскошь безумная, но тбилисский «мальчик хочет», и родители обеспечили. Я стремилась за руль, но мне было вполне справедливо сказано: получи права, а там посмотрим. В издательстве организовали курсы вождения, и я, никому не говоря, на них поступила. Были лекции, а практика вождения с инструктором на грузовике проходила во время обеденного перерыва. На грузовике же был и экзамен. Я сдала с первого раза. Кроме сдачи экзамена надо было представить медицинскую справку. Выдавали эти справки тогда в единственной поликлинике. Приехав туда, я увидела очередь мужиков человек в двести. В этот момент я была еще кормящей мамой и кровь из носа через два часа должна была быть дома. Заняв очередь, пошла в ее начало и двигалась к своей, надеясь встретить кого-нибудь знакомого. Никого; проходя, увидела – артист Гердт. Подойдя к своему месту, поняла, что придется уходить. Но один из стоящих мужчин вдруг сказал: «Ребята, среди нас одна женщина, неужели мы ее не пропустим?!» Когда я много лет спустя рассказала Зяме эту историю, он прореагировал восхитительно: «Дура, подошла бы, на два года раньше были бы вместе».

Вместе с нами на своей машине поехали в Ленинград Зямины друзья Наташа и Гора (Гораций) Изаксоны, первые, с кем меня познакомил Зяма. Они были дружны с Зяминой женой, но меня сразу приняли. Может быть, потому, что были со мной как бы одной профессии, их специальностью было – у него английский, у нее французский. Доехали до Великого Новгорода. В гостинице в один номер нас не пустили – штампы в паспортах были обязательны. Как и обещал, Зяма посадил меня за руль, но ехать приказано было со скоростью не больше семидесяти километров.

На бензоколонке Гора сказал:

– Поезжай чуть быстрей, хотя бы девяносто!

Я:

– Он не позволяет!

– Но он же засыпает, а ты давай!

Действительно, Зяма задремал, дорога пустая (это было пятьдесят шесть лет назад!), я и прибавила. Не размыкая век, было сказано:

– Остановись, меняемся.

– Но никого же нет, и Гора просил.

– А я тоже просил!

– Или я поеду, или я вообще выхожу!

– Не валяй дурака!

Но я, забрав свой чемоданчик, тогда еще отдельный, и туфли (когда села за руль, надела кроссовки), вышла из машины и перешла на другую сторону шоссе – в сторону Москвы. Зяма сел за руль и уехал. Не заплакала, но крушение мира ощутила. Подумать, как добираться до Москвы, не успела, так как прошло минут семь, он подъехал:

– Садись, черт с тобой!

Когда догнали ждавших нас Изаксонов, они рассказали, что люди, видевшие нас в Новгороде и тоже ехавшие на машине, увидев их, остановились и сказали, что, проезжая километрах в пятнадцати от этого места, они видели машину «ваших друзей, но она почему-то стояла в сторону Москвы».

Поехали.

– Так можно и подкаблучником стать, – сказал Зяма.

– Тебе с твоим опытом это не грозит, да и мне подкаблучник не интересен.

Это с виду я такая решительная, как какая-то партийка, а на самом деле лучше всех знает мама, когда сердится и говорит обо мне: «Тверда, как студень».