Разговор за час до казни. Рассказы о преступниках, суде и камере смертников

Тогда недовольный, очевидно, сомнительным исходом столкновения и раздраженный попыткой Сморгунера предать гласности его покушение[88], полковник Сташевский решился довести дело до конца. Это было нетрудно, так как Сморгунер, по-видимому, человек мужественный, по-прежнему являлся в суд и всюду, где этого требовало исполнение его обязанностей. 4 сентября полковник Сташевский пришел в канцелярию суда, вооруженный револьвером, и здесь убил наповал безоружного адвоката-писателя.

Еще и до настоящего времени вся русская печать, столичная и провинциальная, полна отголосками этой трагедии. Местный официальный орган («Туркестанские Ведомости») посвятил памяти Сморгунера теплую статью, кончающуюся словами: «Мир праху твоему, честный ратоборец печатного слова». Из других (очень многочисленных) отзывов мы приведем здесь письмо Джорджикия, напечатанное первоначально в «Астраханском Листке» и обошедшее все газеты.

«За что погиб человек? – спрашивает Джорджикия. – Зачем убийца ворвался в храм правосудия, где раздается голос Александра II, сразил безмездного защитника угнетенных и чистою кровью его обрызгал храм правосудия, представители которого, наравне с обществом, убиты горем? На этот вопрос, – клянусь свежей могилой Сморгунера, – я отвечу без всякой злобы одною правдой».

«День 14 мая, – продолжает Джорджикия, – был счастливейшим днем для русской Средней Азии. Старое судопроизводство уступило место окружным судам. В состав судей были назначены новые лица из центра России, девизом которых было и есть: «Защита правды и справедливости». С какою желчью и нежеланием старые помещики расставались со своими правами в 1861 г. – с такою злобою и ненавистью встретили некоторые лица в Средней Азии судебную реформу. Вчерашние всемогущие миниатюрные Тамерланы сегодня, благодаря судебной реформе, становились ничем… В этот именно момент неравной борьбы устарелых традиций со свежею образованною силою, ратующей за правду и истину, было назначено к слушанию и мое дело».

Переходя затем к самому важному моменту процесса, Джорджикия передает содержание своего показание перед судом:

«Господа судьи, – сказал он, – может быть, у вас возникнет вопрос – почему сотник Колокольцев во время пьянства придирался к жене, а не к другим лицам? На это отвечу: потому, что в подчинении сотника Колокольцева находились два существа – жена и лошадь; когда он пьян, что бывало каждый день, то днем загонял и бил плетью лошадь, а по ночам колотил жену; к стороннему лицу он не мог придираться, ибо мог получить взаимное оскорбление!»

«Этого выражения Сморгунер не цитировал и вообще на эти слова никем не было обращено внимание. Да, наконец, оно не могло относиться, помимо самого Колокольцева, к его сослуживцам и к целому полку».

Справедливо указав на то, что полковник Сташевский имел полную возможность обратиться к председателю суда или прокурору, которые не преминули бы разъяснить «недоразумение» и убедить его, что из уст Сморгунера не исходили оскорбительные слова ни по чьему адресу, – г-н Джорджикия утверждает, что убийце и не нужно было выяснение истины. «Просто он остался недоволен приговором, вообразив виновником его моего защитника, кровожадно расправился с ним, кстати, избрав местом мщения канцелярию суда. Сморгунер убит за то, что он стоял за правду, за то, что около него сгруппировалась вся местная интеллигенция, чуждая интриг, низкопоклонничества и заискиваний». Своею крошечной газетою, «Русский Туркестан», Сморгунер язвил окраинные порядки[89]…

Хотелось бы думать, что хоть этот яркий пример послужит к просветлению извращенных понятий о чести, жертвою которых сделался покойный. Застрелить опытной рукой человека в черном сюртуке, не умеющего защищаться, застрелить с вероятностью несоразмерно легкого наказания, – нет, в этом не может быть ни мужества, ни истинного достоинства, ни чести. А вот стоять на своем посту, в сознании гражданского долга, презирая гонение и опасность, как устоял до конца Сморгунер, в этом есть и честь, и мужество, и та истинная красота, которую одну только должно ценить, перед которой одной должны преклоняться все мы, без различия профессий и состояний.

Газеты сообщают, что семья Сморгунера осталась без всяких средств к существованию.

1899 г.