Разговор за час до казни. Рассказы о преступниках, суде и камере смертников

Дело слушалось недавно в особом присутствии кавказского военно-окружного суда. «Ковалев, признавая себя виновным в превышении власти, отрицал желание подвергнуть Забусова физическому истязанию, оправдывался невменяемостью (!?) в момент совершения преступления, о мотивах коего умолчал, и отказался от вызова свидетелей»[91]. После четырехчасового совещание суд, признав ген. Ковалева виновным в превышении власти и истязании, постановил (за применением манифеста) исключить его со службы без лишения чинов. Как на интересную черту этого процесса «Нов. Время» указывает на оглашенные в суде «телеграммы генералов Куропаткина и Субботина, давших подсудимому прекрасную аттестацию», и особенно на телеграмму генерала Уссаковского (начальника Закаспийской области), который «просит принять участие и облегчить судьбу подсудимого». Газета не без основания видит в этом последнем обращении «противозаконное давление на суд»[92].

Мотивы преступления остались совершенно невыясненными. Выяснить их, если они хоть сколько-нибудь смягчали безобразный характер происшествия, было в интересах генерала Ковалева. Но он от этого воздержался, ссылаясь только на свою «невменяемость», которая, однако, не помешала ему отдать храброму отряду все распоряжения, точно перед боем. В одном из первоначальных газетных известий указывалось на «романическую подкладку» происшествия. Генерал Ковалев отомстил будто бы своему счастливому сопернику. Но никаких подтверждений этого объяснения разбирательство дела не представило. С другой стороны, г. А. Ст-н, фельетонист «Нового Времени», счел возможным огласить часть письма, полученного им от какого-то из своих корреспондентов «в связи с делом Ковалева».

«Имейте мужество, – пишет этот неизвестный, – ответить печатно: 1) как бы вы поступили не на окраине (по-видимому, на окраине корреспондент допускает другие законы поведения), а в центре столицы, если бы на ваших глазах хулиган оскорбил вашу родную мать, дочь или жену? 2) какой бы вы заплатили гонорар врачу, который повел бы лечение вашей матери, жены или дочери «на зоологической подкладке?»[93]

Нужно сознаться, что г. Ст-ну пишут иной раз странные письма и, быть может, еще более странно печатать их «в связи с делом Ковалева», когда сам г. Ст-н удостоверяет тут же, что никакого отношения к делу Ковалева вопросы корреспондента не имеют, «потому что, сколько известно, в этом деле не замешаны родственники». Как бы то ни было, против одного бездоказательного намека не в пользу генерала Ковалева выдвигается другой, не менее бездоказательный, против потерпевшего. И разумеется, нет ни малейших оснований отдавать предпочтение второй инсинуации только потому, что ее объект является потерпевшим от трудно объяснимого насилия. Если бы вопросы, оглашенные г-м А. Ст-м, были обращены ко мне, я ответил бы, что не знаю еще, как бы я поступил в перечисленных случаях. Но знаю твердо, что, во-первых, не заманивал бы врача в ловушку, прикинувшись больным, потому что роль всякого врача, призываемого к больному, должна служить ему полной гарантией; во-вторых, не позорил бы полка, в котором бы служил, приказанием его солдатам играть роль бессмысленных палачей над безоружным человеком.

А именно это сделал генерал Ковалев. И, сделав это, он оскорбил не г-на Забусова, которому причинил лишь физическую боль, и не «корпорацию» русских врачей, которая стоит выше мундирных представлений о чести. Он оскорбил все русское общество, которое не может без тревоги видеть, как легко состоящие на службе солдаты исполняют приказы даже «невменяемых» начальников по отношению к безоружным обывателям.

В тех же Закаспийских странах приобрел в последние дни знаменитость и г. Е. Б. Голицынский. Г-н Е. В. Голицынский не совсем военный, а только «почти военный человек» (гражданский чиновник военного ведомства). Он не Сташевский и не генерал Ковалев, а нечто вроде маленькой карикатуры на обоих. Его оружие – не револьвер, а перо, и не насилие, а только прославление насилия и угроза… И нам кажется, что зрелище, представляемое г-м Голицынским, довольно поучительно и, пожалуй, может иметь до известной степени «отрезвляющее влияние».