Разговор за час до казни. Рассказы о преступниках, суде и камере смертников

Господин Голицынский поэт, по-видимому, довольно плохой. Он прислал свои стихотворения в редакцию газеты «Самарканд», которая признала их для печати негодными. Спустя короткое время после этого приговора в редакцию поступило анонимное произведение, написанное тем же почерком и теми же чернилами, в котором содержался ряд оскорбительных выражений, заканчивавшихся недвусмысленной угрозой: «Мы русские, – писал анонимный автор, – умеем вызывать тени Сморгунеров, но умеем и пронять их сначала нагайками, а потом и чем-нибудь посильнее». В дальнейшем этот храбрый «русский человек», считающий аттрибутами патриотизма «нагайку и что-нибудь еще посильнее», сетует на подбор перепечаток, «которые расстраивают ему нервы, как русскому человеку и воину», так как «подбираются в угоду армяно-жидовским симпатиям продажными русскими людьми»[94].

Редакция газеты представила это поэтическое упражнение в суд, который, по сличении почерков письма и стихотворений за подписью Е. В. Голицынского, пришел к заключению об их тождественности… При этом г. Голицынский подал заявление, в котором доказывал свою неподсудность мировому судье, в качестве «гражданского чина военного ведомства». Явившись в камеру во время самого разбирательства и узнав, что суд признал отвод неосновательным, г. Голицынский тотчас удалился со словами: «Пусть их разбирает. Мне все равно».

После речей обвинителей (издателя Болотина и заведующего редакцией Морозова), выяснявших тяжелое положение провинциальной печати, мировой судья признал Голицынского виновным в оскорблении и угрозе и приговорил к 10 дням ареста. В угрозе убийством воинственный поэт признан оправданным.

Решение нам кажется совершенно правильным. Угрозы человека, который посылает их, прикрывшись анонимом, конечно, только комичны. Но есть в этом маленьком эпизоде и очень серьезные стороны…

Это, во-первых, самое содержание анонимного письма, с его якобы патриотическими фиоритурами, которые, в другой форме, не раз тяжело отзывались на провинциальной печати. Во-вторых, это великолепное пренебрежение «гражданского чина военного ведомства» к суду, не облаченному в военные мундиры. И в-третьих, это тень Сморгунера, которую с таким кощунственным легкомыслием вызывает этот «русский человек и воин». Очевидно, поступок полковника Сташевского имеет в известной среде своих идеологов. Но нам, людям в черных сюртуках, которых оружие только мысль, слово, перо, нет надобности напоминать о скорбной тени Сморгунера. Она укоризненно стоит и перед нами, и перед русским обществом и будет стоять до тех пор, пока будут гг. Сташевские, генералы Ковалевы, Е. В. Голицынские. К сожалению, этот перечень можно бы продолжить еще многими именами, приобретшими печальную известность на той же мало почетной арене.

1904 г.

Продолжение дела ген. Ковалева и д-ра Забусова

Те из наших читателей, которые обратили внимание на заметку об этом деле в предыдущей книжке «Русск. Богатства», помнят, вероятно, и великолепный совет ген. Уссаковскаго, начальника Закаспийской области: знакомиться с «положением края» по газетам, издающимся в этой благословенной области. Совет превосходный! Если бы следовать ему с надлежащею строгостью, то русская печать и русское общество даже не подозревали бы о «случае» с ген. Ковалевым и доктором Забусовым: обе газеты, издаваемые в подведомственной ген. Уссаковскому области (надо думать, случайно и без всяких воздействий?), даже не заикнулись о диком поступке ген. Ковалева и о происходившем в Тифлисе суде над этим генералом!

Очень может быть, что и сам генерал Ковалев, приступая к своей знаменитой отныне кампании против безоружного доктора, находился под влиянием той же аберрации: ему могло казаться, что и вся Россия есть безгласная пустыня, в которой его команда, а за ней свист розог и вопли беззащитной жертвы прозвучат без всякого отголоска. Если это так, то, но крайней мере, на сей раз расчет оказался ошибочен: имя генерала Ковалева приобрело широкую известность не только за пределами благодатной «подведомственной ген. Уссаковскому области», но и за пределами России. Отныне это имя навеки внесено в бытовую историю нашего отечества.

А пока можно сказать без преувеличений, что все русское образованное общество следит за ковалевским делом с неостывающим интересом. В газ. «Русь» появилась, между прочим, горячая статья С. Елпатьевского («Мы требуем суда»), резюмирующая общее настроение не одних врачей, но всех, кому дороги интересы человеческого достоинства и правосудия… В последние дни стало известно, что суд все-таки будет. По жалобе потерпевшего и его поверенного д-ру Забусову восстановлен срок для подачи жалобы, и дело будет вновь рассмотрено в главном военном суде. Когда это произойдет, мы, разумеется, вернемся еще к этому делу, с его прямо загадочной дикостью. А пока всех интересует вопрос: как могло случиться, что потерпевший не был вызван в Тифлисский суд ни как истец, ни как свидетель?