Разговор за рюмкой чая. Не бойся чувств и слёз не бойся

– Была бы нужда. Нужны они мне, олени винторогие! Так вот… Каринка в гости пригласила как-то. Там все парами, вот… а один хрен… командировочный, школьный товарищ её благоверного, случаем там оказался. Приклеился ко мне – не оторвать. Разом влюбился. Ещё бы, такие ка я на дороге не валяются. Каринка сказала – холостой он, но ей верить – себя не уважать. Наверняка хотела этому одинокому другу потрафить, а тут я подвернулась.

– Трахнул?

– Прям, легла и дала! Сама-то что думаешь? Я девушка честная, с принципами. Пусть, думаю, ухаживает, с меня не убудет.

– Я буду вместо, вместо, вместо неё, твоя невеста, честно, честная ё… уморила, подруга.

– Не без этого. Короче, девки, мужичок-то не промах оказался: разговорчивый, юморной и с виду симпатичный. Мне такой типаж в принципе по вкусу. Ухаживал, танцевал а обнимку, за попу щупал, в ухо дышал. Я присмотрелась.

– Осмотрелась, насмотрелась. Что, облизнулась, подруга?

– Провожатым напросился. Истории всё рассказывал. Ага, думаю, попался! Такси вызвал. Я уже прикидываю, во что одеться, чем побрызгаться: мужчина-то видный, солидный. А он таксиста к гостинице направил. У меня, мол, номер шикарный и всё такое. Я уже не девочка, но чтобы так, внаглую… люди-то чего скажут!

– Ага, дальше-то чего?

– Убежала без оглядки.

– А он?

– Врать не буду – догнал.

– Сильничал?

– Как бы ни так! Я чо, дура совсем – первому встречному в подворотне отдаться?

– Сама сказала – думала, как да в чём милёночку прелести свои предъявить.

– Так, то дома. Я бы в душик сходила, свечечки зажгла, бутербродиков настрогала, винца там, того, сего. Любовь, романтика, танго кумпарсита…

– Короче, обломалась.

– Не совсем. Ночь, страшно же. Альберт этот извиняться принялся, на колени упал, даже туфлю поцеловал. Жалко мне его стало, мужик-то нормальный. Часа два на скамейке с ним просидела, песни пионерские слушала, чуть не поверила в любовь и дружбу.

– Так было чего или нет?

– Так… целовались. Разонравился он мне. Я люблю мужиков настоящих, чтобы заграбастал и не вырваться, а этот… лучше бы изнасиловал!

– Так и я о том же самом: полные придурки. Ты на него рассчитываешь, планы строишь, соком обливаешься, а он туфли целует. Не мужики – недоразумение.

Кулешман Часть 1

В деревне коренастого низкорослого старика с довольно диким взглядом из-под рыжих кустистых бровей недолюбливали, многие побаивались.

Кулачищи у него были пудовые, силища дьявольская, нрав буйный, темперамент взрывной, а шутки-прибаутки скверные, оскорбительно-злые.

Появлялся дед на глаза всегда неожиданно, словно из-под земли вырастал, немедленно вставлял в разговор что-либо омерзительное, по большей части выдавал неизвестно каким образом добытые непристойности личного характера.

Особенно любил освещать скандальные эротические похождения земляков да унижать рогоносцев, у которых и без него на селе жизнь не сахар, тем более, что сам был активный ходок.

Сельчане звали его Кулешман, а в паспорте было записано – Дружинин Николай Егорович.

Этому диковинному персонажу недавно исполнилось восемьдесят лет, но он до сих пор работает скотником на ферме и без устали бегает по бабам.

Здоровье у Кулешмана звериное. Болеет на ногах, травмы залечивает лихой работой да крутым банным жаром.

Ростом Кулешман не удался: дай бог метра полтора, если не меньше. Зато в плечах  широк. Ручищи у него до сих пор цепкие, жилистые, мышцы по всему телу узлами завязаны, словно ему лет сорок – не более.

Мешок с комбикормом весом  пятьдесят килограммов Кулешман одной рукой на плечо забрасывает и несёт вприпрыжку.

Некрасив, неказист, не особо общителен, вечно лыбится.

Ухмылки этой опасаются даже дюжие мужики, не то, что бабы.

На то и причина есть, но о ней позже.

Николай Егорович – местная достопримечательность. В глаза не скажут, а меж собой все шушукаются. Есть чему, право слово, удивляться.

Отец его, Егор Тимофеевич Сапрыкин, фамилия Кулешману по матери дана, после Октябрьской революции подался в общественники.

Крестьянский труд папашу не привлекал, избегал Егорка всеми способами изнурительного сельского труда, а тут оказия подвернулась.

Вступил Егор Тимофеевич в Совет бедноты, точнее возглавил.

Выдали ему кожаный портфель и поставили руководить раскулачиванием.

Всё бы ничего, да читать и писать Егорка не умел. Школы в деревне не было. Из грамотных на всё население только Мария Трофимовна Дружинина, такая же крестьянка, как и прочие бабы, но из бывших богатеев.

Поговаривали, что от гнева родительского на деревню сбежала. Хотел её папенька силком замуж отдать за купца, который, то ли в шестой, то ли в седьмой раз жениться задумал и непременно на девственнице. За Марию, мол, женишок сулил отписать папеньке по своей кончине  немалое наследие, а немедленно кругленькую сумму и щедрое приданое.

Трофим Дружинин имущества и денег имел в достатке: муку молол, кожевенное сырьё выделывал, колбасы и рыбу коптил, но лелеял мечту со временем в Столицу перебраться.