– Ну, это… сначала помиримся, устроим романтическую встречу при свечах… любовь-морковь, шуры-муры, чмоки-чмоки… потом вместе почитаем.
– Не-е-е, ни фига себе! Оскорбляет, значит, издевается над слабой женщиной, устраивает восстание пупсиков, потом лезет со своей грёбаной любовью и думает, что всё забыла. Сиди и думай как вину искупать будешь. Я занята, понял! Больше не доставай!
– Какое совпадение. Я тоже ужасно занят. Тобой, Верочка, занят, самым любимым человечком на свете.
– Ага, сюсю-пусю, я тебя хасю! Перебьёшься, милый, облезешь. Ты чего, совсем глупый или прикидываешься? Потом, значит не сейчас. Так яснее? Подумай над своим поведением. Сам знаешь – даром за амбаром.
Верочкино лицо исказила гримаса неприязни, похожей на отвращение. Поднятый вверх средний палец изобразил пренебрежение в виде неприличного фаллического символа.
Вера отвернулась, уставилась в книгу, задумчиво пуская изо рта густой клуб табачного дыма.
Жена считает себя красавицей, хотя никакими выдающимися внешними данными, кроме неоспоримых достоинств молодости, не обладает. Тем не менее, она требует, чтобы люди и мир вокруг восторгались её очарованием.
Вопреки желаниям супруги ничего подобного не происходит. Ответ, почему так, Вера ищет в беллетристике, которая заменяет ей Библию.
Иногда жене кажется, что разгадка совсем близко: нужно только дочитать главу или весь роман до конца. Однако страницы заканчиваются, а ответ, возможностью которого так настойчиво заманивал автор, оказывается ещё дальше, чем до начала чтения.
В такие минуты Вера становится раздражительной и грубой. Иногда возмущённо захлопывая прочитанный томик, она в недоумении переворачивает его, словно пытается найти на обороте обложки недосказанное.
Сосредоточенность и мечтательный взгляд постепенно покидают пределы её растерянного лица, трансформируются последовательно – сначала в недоумение, в настороженность, потом в отчуждение и досаду. На задумчивом лице появляется удивление, разочарование и тревога.
Глаза Веры в такие минуты медленно теряют фокус: она начинает размышлять.
Когда понимает, что и этот автор ничего не смыслит в настоящей любви, тем более в эмоциях и чувствах, только пыль в глаза пускает, внутри рождается обида. И злость, требующая немедленного выхода.
Книга летит в дальний угол.
Вера подходит к окну, прислоняется к нему лбом, сжимает и разжимает кулаки.
Иногда глаза её становятся влажными, кожа на лице и груди покрывается цветными пятнами.
Это она так переживает.
Вот только чего именно: обманутые ожидания, обречённость, тоску по недооцененной красоте, вытекающей из юного тела по капельке каждый день, судьбу злодейку, пославшую на её долю такие же испытания, как и простым смертным?
Наверно, каждой девушке в своё время грезятся Алые паруса, пока не поймут они, что жизнь не похожа на сказку. Значит ли это, что она до сих пор обитает в мире иллюзий, не желая покидать уютное детство?
Испытывает ли Вера такую же потребность во мне, как я в ней?
Как же хочется взаимности.
Парадоксы и противоречия любви Часть 2
Для меня особенно важно, чтобы её мысли и чувства были зеркальным отражением моего к ней восторженного отношения, которое жена с таким усердием разрушает.
Знать и надеяться – разные тропинки, способные привести в противоположные стороны. Блуждая в темноте предвкушения можно забрести в дебри отчаяния, тогда как уверенность представляется прямой дорогой к максимально возможному счастью.
Но надеяться на неизменность и стабильность нельзя. Жизнь не настолько соблазнительна и щедра на приятные сюрпризы, как цветные стёклышки в детском калейдоскопе, где следующая картинка всегда ярче и красивей предыдущего витража?
Каждый из нас смотрит в свой личный калейдоскоп. Чем больше узнаёшь о жизни, тем полнее осознаёшь случайность и непредвиденность всего происходящего.
Ты лишь статистическая погрешность. Число, выпадающее на игральной кости судьбы, обычно невозможно отобразить целым числом.
Даже десятичная дробь в сравнении с отдельной жизнью может оказаться слишком значительной величиной. Мечтания и грёзы о лучшем и прекрасном большей частью необоснованны, иллюзорны.
Необходимо учиться жить, довольствуясь малым, пользоваться достижимым, доступным. Но это так прозаично, что способно вогнать Веру в депрессию.
Ей хочется всего и желательно сразу.
Ведь я люблю её, даже такую, несмотря на все заскоки. Это так очевидно.
Вера же считает, что все и всё должно вращаться вокруг неё, способствовать умножению наслаждения происходящим, доставлять радость.
Выходит, что любить – моя должностная обязанность.
Я и люблю. Мало того, окрылён этим процессом, но мысли о не полной взаимности ввинчивают поток мыслей в центрифугу сомнений, где кристаллизуются неуютные ощущения. Они наслаиваются и множатся, как прожорливые сущности, отравляя чувства и мысли, наподобие ложки мёда в бочке дегтя.
Почему прекрасные яркие ощущения из потока наслаждения вмиг превращается в страдание и муку, как только на ниву мыслей падает зерно сомнения? Может, так чувствую только один я?