Разговоры на песке. Как аборигенное мышление может спасти мир

Есть еще кое-что – это женское оружие называется палкой-копалкой только по-английски, но ни в одном из наших языков. Она используется для разных целей, но прежде всего – для охоты и борьбы. Мужчины копают бумерангами, но их не называют палками-копалками. Только женское оружие оказалось одомашнено таким образом. Попробуйте сказать пожилой бабушке с севера, что она собирательница – вполне вероятно, что она врежет вам по голове этой боевой палкой (а потом поведет вас ловить толстого песчаного варана).

В то же время Женское дело в наших общинах действительно предполагает контроль женщин над питанием. Они распоряжались большей частью сбора урожая, производства и распределения пищи, что давало им немалую власть, наряду с контролем над сотворением и взращиванием жизни. Роль мужчин заключалась в том, чтобы добывать то, что было нужно женщинам и остальной общине. У мужчин-аборигенов никогда не было такой культурной роли, которая предусматривала бы покорение женщин или даже обеспечение их защиты. Наши женщины с успехом защищали себя сами, потому что у них всегда был доступ к навыкам и инструментам, которые в случае необходимости давали им возможность применять насилие.

Творение началось с большого взрыва, а не с крепкого объятия: насилие – часть его паттерна. Ущерб от насилия минимизируется, если оно распределяется по системе, а не концентрируется в руках нескольких могущественных людей и их приспешников. Если в вашей жизни нет насилия, вы живете в иллюзии, перепоручая ваш конфликт невидимым силам, которые детонируют его за пределами вашего жизненного пространства. Это переданное вовне насилие принимает большая часть южного полушария, чтобы обеспечить вас тем, что нужно для обустройства чистого, технологичного и мирного пространства вашего существования. Эти удары за вас принимают бедняки, загнанные в гетто ваших городов, и экономические маргиналы, заполняющие ваши тюрьмы. Невидимая привилегия вашего однобокого технократического миролюбия – это акт насилия. Ваша цацка с пацификом сверкает кровавыми бриллиантами. В своем телефоне вы носите металлы, украденные из разграбленных африканских земель и общин. Ваши понятия мирного заселения и развития – иллюзии, прошитые отверстиями от пуль и копий.

Насилие существует, и его нужно тщательно структурировать в рамках ритуалов, организованных согласно паттернам творения и законам устойчивых культур, выработанных на их основе. Насилие, применяемое в этих сильно взаимосвязанных и контролируемых рамках, способствует приведению духа в состояние равновесия и сдерживает призрак заблуждения «я главнее тебя». Все организмы на свете совершают насилие и пользуются его плодами в отношениях взаимных обменов.

Охота на уток ведет к смерти уток. Выкапывание ямса приводит к смерти столь же разумных растений. Если вы бьете вашего партнера, вы получаете копьем в ногу. Охотясь на скатов, вы можете превратиться в ужин для тигровой акулы. Одомашненные существа лишены этой реальности и становятся пассивными получателями насилия – либо его благ, либо его жестоких последствий. И в результате теряют свои преимущества.

Но можно ли обратить вспять одомашненное состояние? На отход от одомашнивания человека и возвращение к нашим выдающимся физическим и умственным способностям хранителей природы потребовались бы столетия. У свиней, сбежавших в буш, на это уходит всего несколько поколений. Сначала они остаются толстыми, розовыми, глупыми животными, которыми их сделали столетия селекции в неволе. Но затем они отращивают черную щетину и длинные клыки, каждое поколение становится быстрее, сильнее, умнее предыдущего, пока, наконец, свиньи не превращаются в огромных кабанов. Я часто задаюсь вопросом, какими бы стали мужчины и женщины, если бы вырвались из неволи.

Не реже раза в день я думаю об однажды увиденной старой видеозаписи, на которой европейцы впервые вступают в контакт с жителями Андаманских островов, расположенных к востоку от берегов Индии. Одинаково гибкие и мускулистые мужчина и женщина со свирепыми взглядами смело подходят к камере. Они явно пара по жизни, у них одинаковый рост, сила и статус. Они стоят бок о бок, ни один не становится впереди другого. От вида их блестящей кожи у меня захватывает дыхание. Они вызывают у меня чувство, будто я пудель, к которому приближаются две собаки динго.

«Куда идешь?» – спрашивают они, сверкая глазами и излучая нечеловеческое здоровье и ум.

«А хрен знает», – бормочу я в ответ.

К счастью, Келли знает, куда она идет, поэтому последнее слово останется за ней: