Разговоры Пушкина

"Вот что, — продолжал Пушкин, — С[абанеев] сейчас уехал от генерала [Инзова], дело шло о тебе. Я не охотник подслушивать, но, слыша твое имя, часто повторяемое, признаюсь, согрешил, приложил ухо. С[абанеев] утверждал, что тебя надо непременно арестовать, наш Инзушко, — ты знаешь, как он тебя любит, — отстаивал тебя горячо. Долго еще продолжался разговор, я много не дослышал, но из последних слов С[абанеева] ясно уразумел, что ему приказано: ничего нельзя открыть, пока ты не арестован". — "Спасибо, — сказал я Пушкину, — я этого почти ожидал, но арестовать штаб-офицера по одним подозрениям отзывается турецкой расправой; впрочем, что будет, то будет. Пойдем к Липранди, — только ни слова о моем деле".

В. Ф. Раевский[89] по записи Л. Ф. [Пантелеева]. "Вестник Европы" 1874, № 6, стр. 857–858.

После 6 февраля.

Кишинев.

Раевского арестовали и посадили в Тираспольскую крепость, а по окончании суда сослали на поселение. В крепости он написал стихотворение: "Певец в темнице" и послал Пушкину…

Пушкину стихотворение понравилось очень, — а об одном четверостишии он выразился так: "Как хорошо, как это сильно! Мысль эта никогда не встречалась, она давно вертелась в моей голове, но это не в моем роде: это вроде Тираспольской крепости, а хорошо".

Альбом С. Д. Полторацкого. PC 1887, № 10, стр. 133–134. Ср. И. П. Липранди. РА 1866, стр. 1451.

1822–1823 гг.

Кишинев.

После двухлетнего знакомства она узнала, что Пушкин — поэт только по стихотворению: "На языке тебе невнятном"[90] вписанному в ее альбом уже при расставании. — "Что это значит?" спросила она у Пушкина. "Покажите это за границей любому Русскому, и он вам скажет!" отвечал Пушкин.

Анненков, I, стр. 85.

1823 г., май — июнь.

Кишинев.

* Незадолго до выезда его из Кишинева[91] собрались мы в одном семействе. Съимпровизировали мазурку, и Пушкин начал. Прошел один тур кругом залы, остановился и задумался. Потом быстро вынул из кармана листок почтовой бумажки, весь исписанный стихами, подбежал к лампе, зажег и передал своей даме: Passez plus loin! Voyons! mesdames [Передавайте это дальше! посмотрим!], у кого потухнет, с тем танцую, — берегитесь!"

К. И. Пр[унку]л по записи К. С. Биографическая заметка. "Общезанимательный Вестник" 1857, № 11, стр. 419.

1823–1824 гг.

Одесса.

Пушкин носил тяжелую железную палку. Дядя спросил у него, однажды: "Для чего это, Александр Сергеевич, носишь ты такую тяжелую дубину?" Пушкин отвечал: "Для того, чтоб рука была тверже; если придется стреляться, чтоб не дрогнула".

М. Н. Лонгинов со слов И. М. Лонгинова[92]. "Библ. Зап." 1859. № 18, стр. 553.

* Жил он в клубном доме, во втором этаже, сверху над магазином Марибо. Вхожу в комнату: он брился. Я к нему. "Ваше благородие, денег пожалуйте", — и начал просить. — Как ругнет он меня, да как бросится он на меня с бритвой. Я бежать, давай бог ноги, чуть не зарезал. С той поры я так и бросил. Думаю себе: пропали деньги, и искать нечего, а уже больше не повезу. Только раз утром гляжу, тут же и наша биржа, Пушкин растворил окно, зовет всех, кому должен… Прихожу я. "На, вот тебе по шести рублей за каждый раз, да смотри вперед не совайся".

Одесский извозчик по записи К. П. Зеленецкого[93] (1840). П. И. Бартенев. К биографии А. С. Пушкина, II, 1885, стр. 96.

* Однажды в Одессе Пушкин был зван на какой-то вечер, пришел рано, осмотрелся, — никого, дернул плечами и сказал: "Одна Анка[94] рыжая, да и ту ненавижу я".

Сергей Волконский. О декабристах, 1922, стр. 110.

1824 г.

[Пушкин] завел было журнал, но потом как-то я спросил его о нем уже в Одессе, он отвечал мне: "Скучно; бросил, кое-что есть, а сам не знаю что".

И. П. Липранди. РА 1866, стр. 1261.

Одесса.

*… Раз, подходя с улицы к моему отпертому окну… [Пушкин] сказал: "Не правда, ли, cousin, что твои родители запретили тебе подружиться со мною?" Я ему признался в этом, и с тех пор он перестал навещать меня. В другой раз, он при встрече со мной сказал: "Мой Онегин — это ты, cousin".

Гр. М. Д. Бутурлин. Записки. РА 1897, II, стр. 15.

Февраль, первая половина.

Одесса [на обеде у Воронцова[95]].

Вставши из-за стола, мы с ним столкнулись, когда он отыскивал, между многими, свою шляпу, и на вопрос мой: "Куда?" — "Отдохнуть!" — отвечал он мне, присовокупив — "Это не обеды Бологовского[96], Орлова и даже…", не окончил [и] вышел…

И. П. Липранди. РА 1866, стр. 1470–1471.