В это время входит на двор мужик со штофом водки; Пушкин, увидав его раньше, закричал: "Павел! с ангелом! Да неси скорее!" Павел, влезая на камни, не сводит глаз с человека, назвавшего его по имени. Другие, ему объясняя, пьют, а рыжий не отстает от словоохотливого барина: "Так, стало, и деревню нашу знаешь?" — Еще бы не знать! Ведь она близ реки? (Какая же деревня без реки?) — "Так, у самой речки". — А ваша-то изба, почитай, крайняя? — "Третья от края. А чудной ты барин! Уж поясни, сделай милость, не святым же духом всю подноготную знаешь?" — Очень просто: мы с вашим барином на лодке уток стреляли, вдруг гроза, дождь, мы и зашли в избу к твоей старухе… — "Так… Теперь смекаю…" — А вот мать жаловалась на тебя: мало денег высылаешь. — "Грешен, грешен! Да вот все на прокля-тое-то выходит", сказал он…
Начало июля.
Крестовский остров.
* "Я не могу более работать", отвечал он [Пушкин] на вопрос, не увидим ли мы вскоре какое-нибудь новое его произведение.
"Здесь бы я хотел построить себе хижину и сделаться отшельником", прибавил он с улыбкою.
"Если бы в Неве были прекрасные русалки", отвечал мой спутник, намекая на прекрасное юношеское стихотворение Пушкина "Русалка" и приводя из него слова, которыми она манит отшельника…
"Как это глупо! — проворчал поэт — никого не любить, кроме самого себя".
"Вы имеете достойную любви, прекрасную жену", сказал ему мой товарищ.
Насмешливое, протяжное "да" было ответом.
Потом он стал говорить о красивой лошади, купленной моим другом, и прибавил:
"Завтра после обеда я заеду к вам — мне надобно посмотреть вашего коня".
Я сказал пару слов, выражая мое восхищение прекрасной, теплою, северною ночью.
"Она очень приятна после сегодняшней страшной жары", небрежно и прозаически отвечал поэт.
Я начинал разочаровываться в том, кем, прежде чем я узнал его лично, я так восхищался в пламенных его стихах; все более и более исчезало в моих глазах сияние, которое дотоле окружало для меня голову Пушкина.
Товарищ мой, сам смешавшийся, старался навести поэта на более серьезный разговор; но он постоянно от того отказывался.
"Там вечерняя заря — малое пространство ночи, а там уже заря утренняя, — сказал задумчиво друг мой, указывая на горизонт, склонявшийся к близкому морю. — Смерть, мрак гроба и пробуждение к прекраснейшему дню".
Пушкин улыбнулся.
"Оставьте это, мой милый! — сказал он. — Когда мне было 22 года, знал и я такие возвышенные мгновения; но в них ничего нет действительного. Утренняя заря! Пробуждение! Мечты, только одни мечты!"
Признаюсь, эти слова, как ножом, пронзили мне душу… Пушкин, сказав нам короткое: "Bon soir, messieurs!" исчез в зеленой темноте леса*
[
Июль.
… Мы с братом ходили каждый день купаться в большую купальню, устроенную на Неве против Летнего сада; один раз… я не заметил, как ко мне подплыл какой-то кудрявый человек и звонким, приветливым голосом сказал: "Позвольте мне вам показать, как надо плавать, — вы не так размахиваете руками, надо по-лягушечьему", и тут кудрявый человек стал нам показывать настоящую манеру; но вдруг, от нас отплыв, сказал вошедшему в купальню господину: "А, здравствуй, Вяземский"… После этой встречи я не видел Пушкина до петергофского праздника. Государь с царской фамилией и придворными ехал в линейке и, увидав шедшего близ дороги Пушкина, закричал ему: "Bonjour, Pouchkine!" — "Bonjour, Sire!" почтительно, но непринужденно отвечал ему Пушкин.
26 августа
[328].Москва.
Обещая Киреевскому[329]
собранные им песни, Пушкин прибавил: "Там есть одна моя, угадайте!" Но Киреевский думает, что он сказал это в шутку, ибо ничего поддельного не нашел в песнях этих.П. В. Киреевский при начале издания своего собрания народных песен[330]
в 1848 году заявлял, что Пушкин доставил ему замечательную тетрадь песен, собранных им в Псковской губернии, а, показывая свое собрание Ф. И. Буслаеву[331], сказал: "Вот эту пачку дал мне сам Пушкин" и прибавил: "Когда-нибудь, от нечего делать, разберите-ка, которые поет народ и которые смастерил я сам", и сколько ни старался я разгадать эту загадку, никак не могу сладить".2 сентября.
… В книжной лавке встретил я Н. Раевского.
"Sacre chien, — сказал он мне с нежностью — pour-quoi n'etes vous pas venu me voir?"
"Animal, — отвечал я ему с чувством: — qu'avezvous fait de mon manuscript petit — russien?" [Каналья (букв.: проклятая собака, непереводимое выражение). Почему вы не пришли меня повидать? — Животное, что вы сделали с моей малорусской рукописью?]
После сего поехали мы вместе, как ни в чем не бывало, он — держа меня за ворот всенародно, чтобы я не выскочил из коляски.