В те выходные Ник отмечал в Монкстауне день рождения, ему исполнялось тридцать три. Я не знала, идти или нет. Пытаясь решить, снова и снова перечитывала его письмо. И Ник представал то преданным и податливым, то нерешительным и двуличным. Я не знала, чего от него хочу. Трудно поверить, но мне, похоже, хотелось, чтобы он отрекся от всех людей и вещей и посвятил себя исключительно мне. Это было нелепо не только потому, что я сама спала с другим, встречаясь с Ником, но и потому, что даже сейчас мои мысли частенько занимали другие люди, особенно Бобби – мне ее сильно не хватало. Я считала, что мои мысли о Бобби Ника не касаются, но его мысли о Мелиссе были для меня личным оскорблением.
В пятницу я ему позвонила. Сказала, что у меня была сумасшедшая неделя, и он сказал, что очень рад слышать меня. Я облизала зубы.
Ты вроде как ошарашил меня, когда мы в прошлый раз разговаривали, сказала я. Извини, я, кажется, слишком распереживалась.
Да нет, не думаю. Может, это я переживал недостаточно. Ты расстроена?
Я помедлила и сказала: нет.
Если что, можем об этом поговорить, сказал он.
Нет.
Он загадочно помолчал, и я испугалась, вдруг он хочет сказать мне еще что-то ужасное. Наконец он произнес: я знаю, ты не любишь показывать, что расстроена. Но чувства – не признак слабости. На моем лице проступила жестокая улыбка, и я ощутила, как тело наполняется сияющей злой энергией.
Разумеется, у меня есть чувства, сказала я.
Вот именно.
Просто меня не волнует, трахаешь ты свою жену или нет. Мне наплевать.
Ладно, сказал он.
Ты хочешь, чтобы я переживала. Потому что ты приревновал, когда я переспала с другим, засомневался в себе и хочешь, чтобы я тоже ревновала.
Он вздохнул в трубку, я услышала. Может быть, сказал он. Да, может быть, надо подумать. Я просто пытался, ммм… да. В общем, рад, что ты не расстраиваешься.
Я в самом деле улыбалась. Знала, что он услышит мою улыбку, пока я произношу: что-то голос у тебя не очень довольный. Он снова слабо вздохнул. Ощущение было такое, будто он лежит на полу, а я рву его тело на части своими улыбающимися зубами. Прости, сказал он. В твоем голосе была, как мне показалось, враждебность.
Тебе не удалось меня ранить, и ты увидел в этом мою враждебность, сказала я. Интересно. Так вечеринка завтра вечером?
Он долго не отвечал, и я испугалась, не слишком ли далеко зашла, вдруг он скажет, что я чудовище, что он пытался любить меня, но это невозможно. Вместо этого он сказал: у нас дома. Ты придешь?
Конечно, почему бы и нет? – сказала я.
Отлично. Разумеется, буду рад встрече. Приходи в любое время.
Тридцать три – это так много.
Да, это правда, сказал он. Я чувствую.
Когда я появилась на вечеринке, в доме было шумно и полно незнакомого народу. Собака спряталась за телевизором. Мелисса чмокнула меня в щеку, она была изрядно пьяна. Налила мне бокал красного и сказала, что я прекрасно выгляжу. Я представила, как Ник содрогается в ней, кончая. Я ненавидела их обоих с неистовством любовной одержимости. Я от души глотнула вина и скрестила руки на груди.
Что происходит у вас с Бобби? – сказала Мелисса.
Я взглянула на нее. Ее губы окрасились от вина и зубы тоже. Под левым глазом немного, но заметно размазалась тушь.
Не знаю, сказала я. Она здесь?
Нет еще. Знаешь, тебе бы разобраться. Она мне об этом писала.
Я уставилась на Мелиссу, и меня до дрожи замутило. Я разозлилась, что Бобби рассказала ей. Захотелось с силой наступить Мелиссе на ногу, а потом, глядя ей в лицо, все отрицать. Нет, сказала бы я. Не понимаю, о чем ты говоришь. А она смотрела бы на меня и знала, что я опасна и безумна. Я сказала, мол, пойду поздравлю Ника с днем рождения, и она указала на двойные двери веранды.
Ты на него дуешься, сказала Мелисса. Да?
Я стиснула зубы. Представила, как сильно я могла бы отдавить ей ногу, навалившись всем весом.
Надеюсь, не из-за меня, сказала она.
Нет. Я ни на кого не дуюсь. Пойду поздороваюсь.
На веранде играла песня Сэма Кука[40]
, а Ник стоял с какими-то людьми, которых я не знала, разговаривал и кивал. Свет был приглушен, и все казалось голубым. Лучше бы я ушла. Ник заметил меня, наши глаза встретились. И опять я ощутила то же, что и всегда, – как внутри с силой проворачивается ключ, – но на этот раз я ненавидела и ключ, и то, что меня вообще можно открыть. Он шагнул ко мне, а я стояла скрестив руки – наверное, хмурилась или испуганно сжалась.Он тоже напился, так напился, что говорил невнятно, и даже его голос мне вдруг разонравился. Он спросил, как я, и я пожала плечами. Может, ты скажешь мне, что не так, и я смогу извиниться, сказал он.
Мелисса, похоже, думает, что мы поссорились, сказала я.
А мы поссорились?
Даже если да, ей-то какое дело?
Не знаю, сказал он. Не понимаю, что ты имеешь в виду.
У меня все тело окоченело, челюсти болезненно сжались. Он коснулся моей руки, и я отшатнулась, словно он меня ударил. Он, кажется, обиделся, как обиделся бы любой нормальный человек на его месте. Что-то со мной было не так, и я это знала.