Разговоры с мёртвыми

– Знаешь, в детстве весело было, – бросил взгляд на Жанну. – В школе тоже. Даже после школы какое-то время. А потом вдруг стало скучно. Думать боюсь, что дальше будет.

– А ты не думай. Женись. Пора тебе. И детей пора. В чём проблема?

– А ни в чём. Нет проблем. Женюсь, появятся, наверное, – изобразил улыбку.

– Все вы, мужики, одинаковые, – вздохнула Жанна. – Может, тебе нужны проблемы. Тогда бы не думал о всякой ерунде.

Кружка трясётся в пальцах Жанны.

– Сволочи вы все.

На лице одноклассницы морщинами проступила усталость, круглые синяки под глазами.

Такое впечатление, что жениться я отказался на ней.

– Мне не жена нужна. Мне нужны родные люди.

– Конечно – жена-то человек посторонний. Какие вы скоты, извини за выражение.

Чего доброго меня сейчас выгонят.

– Ты меня не поняла.

– Да поняла, – перебила меня Жанна. – Конечно.

– Что – конечно? Мне нужны те люди, с которыми я вырос, кто из моего детства. Они – самые родные. Все, кто сейчас появляется, в других условиях росли, у нас ничего общего.

А Жанна становилась всё грустней и грустней, и я жалел, что не сбежал вниз по лестнице, когда была возможность.

– Хотя, – сказал я, – сволочи мы, если не можем жить, как раньше. Точно, женюсь, детей заведу, грусть прогоню. А то как подросток. Да?

Губы Жанны вытянулись в тонкую нить, брови согнулись в раздражении.

Я разглядывал крошки на столе, собирая их в миниатюрные горки. И зачем я пришёл?

– Не подросток ты, а ребёнок. Вы привыкли за мамину юбку держаться. Девочки вырастают и становятся мамами, взрослеют. А мужики как дети вечно. И всё потому, что своих детей бросаете. Хочешь, дам совет? Заведи ребёнка, тогда повзрослеешь. А иначе так и будешь как… в проруби.

Крошки на столе объединились в одну горку.

– Что молчишь? Ты не обижайся, я не со зла.

На этом диалог закончился. Через полчаса тягостного чаепития я забрал свои свёртки, попрощался и забыл дорогу в дом одноклассницы.

Глава 7

…Эта смерть тоже избежит церемоний,

будут лишь цветы,

влажная земля,

и ещё ящик,

в котором мы тебя оставим

на глубине.

Рейна Мария Родригес

В двухтысячном году умерла тётя Вика, двоюродная сестра мамы.

Пять лет назад они с мамой поругались и так и не успели помириться.

До самого последнего дня был уверен, что тёти нет в городе. Она часто поднимала тему переезда в Омск и когда однажды исчезла из поля моего зрения, я решил, что она уехала.

В один из обычных дней зазвонил телефон.

– Алло? Кто это?

– А кто Вам нужен?

– Саша, ты?

– Да, я Саша.

– Позови, пожалуйста, маму.

– Её нет дома.

– Это плохо. А знаешь, что? Виктория Даниловна умерла.

– Кто? – глупо переспросил я.

– Тётя твоя – вот кто.

Пустота расползлась по груди.

Кошки воруют дыхание у спящих, а пустота отбирает воздух у живых.

– Она звонила мне месяца четыре назад, – сказала мама. – Говорила: «Я скоро умру, давай в грехах покаемся, простим друг друга». А я ответила: «Мне не в чем каяться, я себя ни в чём виноватой не считаю».

Тётя Вика скончалась в три часа ночи. В полвосьмого утра у мамы остановились наручные часы, а в полдесятого остановился подаренный ей мною будильник. Вечером того же дня на кухне, полыхнув на прощание, сгорела лампа. Я подогнул контакты в патроне, новая лампа дотянула до следующего дня и тоже преставилась. Пришлось полностью снимать люстру – перегорели провода.

Подружка тёти Вики по дороге на кладбище рассказывала:

– А у меня в день Викиной смерти часы остановились. Видно, она обиделась на меня.

Поминальная комната в морге обшита деревом и зелёным сукном. Если бы не закон всемирного тяготения, можно было бы набросать бильярдных шаров на стены и молотить по ним кием.

Венки растеклись по углам. Искусственные клумбы в искусственной траве. Тринадцать свечей в подсвечнике, две погасли, одна истекает воском, тая на глазах, остальные распирает гордость от торжественной обстановки.

Когда-то в Индии существовал религиозный обычай самосожжения вдов на погребальном костре мужа. Тили-тили-тесто – жених и невеста. Для того чтобы муж в могиле удовлетворял свои сексуальные потребности.

Истекая похотью, мёртвые тела сливаются в одно целое. Смердящий язык лезет в рот – чёрную яму, – черви губ страстно хлюпают. Согласна ли ты следовать за ним всюду и везде? В горе и в радости? Делить с ним счастье и невзгоды?

Тётевикины руки стянула верёвка, женщины, сидящие у гроба, достали из дамских сумочек зеркальце и помаду и положили их к покойнице. Белая занавесь накрыла тело, деловой костюм жирным пятном алел на её фоне.

Я задыхался, и толстая бабушка, не скрывая удивления, разглядывала меня с той стороны торжества. Мальчик лет девяти теребил защёлку на гробе. Встретившись со мной взглядом, он прервал своё занятие.

По гладким щекам тёти Вики сползал свет и путался в складках на шее, стекал на подушку. Красиво накрашенные глаза и губы. Голубые тени и красная помада. Губы чуть приоткрыты, за ними прячется белая полоска зубов. Почти сексуально. Седые ухоженные волосы.