Читаем Разговоры с мёртвыми полностью

Тётя Валя садилась напротив меня и долгим, мечтательным взглядом наблюдала за тем, как ем (так делала когда-то моя мама). Бог его знает, о чём женщины думают в это время.

Хотя от настоящей еды я отказывался, изредка тёте Вале удавалось накормить меня борщом. Это происходило так: ко мне заходил Игорь, звал на обед и ждал меня в проходе. Мы оба молчали. Игорь слушал плеер, прислонившись спиной к обналичке, я сидел на матрасе, всем видом показывая, что сыт. Моё терпение заканчивалось быстрее, чем кассета у Игоря.

Обедал с неохотой, потому что самая вкусная еда только на кладбище. Я люблю собирать покормку, оставленную родственниками на могилах.

А когда родственники умерших подзывают нас выпить за упокой души, водка и закуска в два раза вкусней, потому что они смешиваются с благодарностью и чувством своей значимости.

Мы постоянно пьём на работе.

В конце июня я уволился из детского сада. Не мог пьяный идти к детям. Но до сих пор мысленно брожу среди игрушечных столиков, деревянных лошадок и горок. И вспоминаю себя, и сам становлюсь маленьким и счастливым. Мне не верится, что я тоже когда-то был своим в царстве игрушек. Но гадкие утята вырастают и становятся не прекрасными лебедями, а большими мутантами в масках животных.

Ребёнок взрослеет, ореол над его головой тает. Золотой блеск стекает по лбу и щекам, словно воск, затекает за шиворот, обжигает шею. Появляются коренные зубы, вместо молочных, и волосы в паху. Он вступает в половую жизнь, в борьбу за выживание и выживает. И так до момента, пока не умрёт.

Тогда Мать-Сыра Земля возьмёт его в своё лоно. И человек услышит биение её сердца. Чёрные колебания почвы.

Глава 8

Неимоверность нашей яви

Смешна, бесстыдна и глупа.

Но так безрадостна, что вправе

Смеяться только черепа.


Поль Верлен


Летом работать легко, земля сухая и рыть яму одно удовольствие. Проблемы возникают тогда, когда натыкаешься на скальные породы. Иногда попадаются крупные камни и их приходится выковыривать из почвы.

Осенью и весной земля мокрая, липнет к лопате, и с ней много хлопот. Весной к тому же она мёрзлая. А зимой мы вынуждены разводить костры, чтобы прогреть землю. Само собой, она прогревается не на два метра, а сантиметров на двадцать-тридцать. После чего вновь разводится костёр. И так пока не достигнешь нужной глубины.

Славяне в зимнее время, когда не могли спускать покойников по воде, запрягали в сани неосвоенных коней или оленей и, положив в них лодку с покойником, отправляли её в неизвестную даль.

Зимой стоимость могилы возрастает в два раза, и ещё полтора века назад русские ставили мертвецов в усыпальницы или притворы при колокольнях и там держали их до весны. Весной семейства разбирали своих покойников и хоронили их на кладбище.

Новая работа мне нравилась больше, чем прогулки по детству. Хотя мои новые приятели были далеко не ангелочки.

– Я у себя в классе почти всех баб перетрахал, – говорит Жека. – Только Аньку и Верку не отодрал. Но они никому не давали. Верка деревенская такая бабища. Я не знаю, какой болт нужен, удовлетворить её. А Анька тихоня, какая-то забитая, на неё и не встанет.

Жека смеётся, и при смехе у него из носа вылезают и вползают внутрь, извиваясь, словно червяки, зелёные струйки.

– У нас все друг с другом мутили, класс порнухи какой-то. Как-то раз было у нас чаепитие в одиннадцатом классе. Класснуха вышла куда-то, все типа чай пьют, танцуют. На самом деле, мы водку из-под стола глушили. А у нас два помещения было: где уроки проходят и где класснуха отдыхает. Так вот я Машку там на столе жарю, и тут Вера Олеговна заходит, прикинь? – Жека обращается ко мне с Архипом. Иваныч его не слушает.

– Работай давай, раскудахтался, – ворчит он.

Жека не откликается на его слова. У них с Иванычем взаимная нелюбовь.

– Молчун, заткни его, – Иваныч толкает меня в плечо.

Архип склабится.

– Я думал: кранты нам, – продолжает Жека. – А она, как ни в чём ни бывало, развернулась и ушла. Я аж кончил от неожиданности. Говорю Машке: «Давай ещё раз, не получилось». А она всё, ни в какую. Ну хоть так закончилось.

Иваныч из-под бровей поглядывает на Жеку, втыкает лопату в землю и надавливает на неё ногой.

– Патлатый, ты работать будешь? – голос у Иваныча хриплый, простуженный. Его щёки и подбородок покрыты неопрятной щетиной. Одет он в свитер с растянутыми рукавами и безвольные штаны.

У Жеки длинные, сальные волосы до плеч, за что его прозвали Патлатым. Он расчёсывает их на пробор, предварительно намочив расчёску в воде. Волосы его всегда гладко прилизаны.

Архип собирает землю совковой лопатой и отгребает её в сторону. Лицо его пересекает длинный шрам, под глазом свежий синяк. Его регулярно избивают подростки со двора. В былое время мальчишки не смели бы к нему приблизиться, но калека для них лёгкая добыча. Бывает, они отбирают у Архипа деньги.

– Что, Архип, снова получил? – спрашивает Иваныч.

Бывший шулер кивает, плечи напряжены.

– Опять они?

Ещё кивок.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза