Пожалуй, лучшим объяснением недостатка сочувствия, несмотря на все то, что делают для нас микробы, является то, что их тяжело увидеть. С глаз долой – из сердца вон. Вот их суровая реальность. Представьте себе, если бы белые медведи были длиной в тысячную долю миллиметра, а микробы – размером с собаку? Бедные микробы, вероятно, все равно были бы довольно уродливыми: эдакие мешки с водой, бултыхающиеся в озере. Некоторые из них, со странными кнутообразными придатками, мечутся туда-сюда, издают жуткие булькающие звуки, урывая кусочки пищи. Наверняка некоторые люди станут подкармливать их, как уток. Но, по крайней мере, их можно видеть, и каждый раз, когда вы будете осушать озера, их судьба будет жутко очевидной. В то же время у вас будет гораздо меньше желания провести кампанию за спасение белых медведей в этом альтернативном мире, где миллионы микроскопических мишек невидимо извиваются в горстках почвы. Конечно, белые медведи размером с микроб физически неправдоподобны, но дело не в этом. Из этого мысленного эксперимента мы должны сделать вывод, что размер – это часть того, что делает животных важными для нас. И крохотный размер микробов, вероятно, сильно влияет на нашу недостаточную решимость их всерьез защищать.
Влияет и общество потребления. Когда каждое чистящее средство рекламирует максимальное уничтожение микробов, мы понимаем, что их не стоит спасать. Их беззастенчивое уничтожение укрепляет представление о том, что микробы – наши враги, хотя в большинстве случаев они наши партнеры.
Значит, микробов не спасти? Не стоит делать поспешных выводов. По береговой линии залива Шарк в Западной Австралии разбросаны странные куполообразные конструкции. Коричневые, черные и синие, диаметром до метра, эти бородавчатые выступы, известные как строматолиты, сидят на песке, пока прилив омывает их. Строматолиты выглядят как камни, но на самом деле каждый из них состоит из нескольких слоев бактерий (точнее, цианобактерий), зажатых между зернистыми слоями песка. И, как живые существа, строматолиты растут. Пока песок опускается вниз, фотосинтезирующие цианобактерии движутся вверх, чтобы улавливать солнечный свет, увеличивая строматолиты. Они жемчужина в короне залива Шарк, признанного территорией, включенной в список всемирного наследия ЮНЕСКО, и рекламируются публике как «живые окаменелости». Настоящие же их окаменелости были найдены в породах возрастом более трех с половиной миллиардов лет. Наблюдать за строматолитами – значит отправиться в путешествие к заре жизни на Земле, когда на нашей планете не было ничего, кроме микробов, а животные не появлялись еще три миллиарда лет. Я аплодирую австралийцам, поскольку это реальный пример сохранения микробов.
Около двадцати лет назад писатель-фантаст Джозеф Патруш написал забавный рассказ-антиутопию о будущем, где права микробов полностью признаются. Дезодоранты запрещены. Запрещено убираться в доме. Нельзя мыть голову. Конечно, это сатира, возможность взглянуть на абсурдный мир, где защищают микробов, как если бы они были тиграми. Однако строматолиты залива Шарк действительно представляют собой охраняемые микробные сообщества. Большие, видимые невооруженным глазом, обладающие своей красотой и поражающие нас своей живучестью, цианобактерии в заливе Шарк оказались достойными человеческой заботы, в которой отказано почти всем другим микробам.
Как же нам примирить защиту строматолитов в заливе Шарк с гигиенической дезинфекцией микробов? Возможно, некоторые наши решения были не лучшими: тысячелетиями люди обходились без дезодорантов, и, хотя их изобретение убедило нас в необходимости пахнуть определенным образом, мы могли бы обойтись и без них. Но уборка наших домов или фильтрация воды не просто попытка уберечь наши носы от неприятных запахов. Благодаря развитию санитарии наше здоровье и продолжительность жизни значительно улучшились. Поэтому, возможно, нам следует принять точку зрения, что мы должны защищать микробы, когда можем, но не обязаны делать это постоянно. Точно так же многие из нас выступили бы против безосновательного уничтожения деревьев, но мы не против вырубки некоторых из них для получения древесины или производства бумаги.