Разъяренный

— Я уже говорила тебе, что мне нужны были деньги, — объясняю я.

— Для чего нужны?

— Хотела отложить, — подхожу к окну, преисполненная достоинства, слепо гляжу на городские огни, — для меня и для Магнолии. Чтобы быть независимыми.

— Я заплатил бы тебе вдвое больше, только чтобы ты оставила меня в покое.

Перестаю дышать, затем оборачиваюсь и смотрю на него. Маккенна беспокойно мерит шагами комнату, выглядя почти таким же нервным, как и я. Чувствую, как во мне просыпается гордость, когда понимаю, что он, конечно же, мне бы заплатил. И ушёл. Однажды он уже ушёл, решив больше со мной не видеться.

— Почему же ты этого не сделал? — требую объяснений, обида и гнев снова нарастают.

— Очевидно, я грёбаный мазохист. Когда я увидел тебя… — Он теребит свою бриллиантовую серьгу, вздыхает и поднимает голову. Мы смотрим друг на друга. Его глаза потемнели от волнения. До цвета тусклого серебра. А взгляд стал затравленным, что ли.

Из-за меня?

— Если ты меня не выносишь, тогда почему согласился на всё это? — спрашиваю сдавленным шёпотом, грудь в ожидании ответа сжимается от боли.

— Я согласился на это в обмен на тайм-аут вдали от группы. — Он выжидает мгновение, а затем насмешливо приподнимает бровь. — Ты удивлена?

— Ладно, а что значит «тайм-аут»? Ты же мечтал обо всём этом. У тебя были такие большие мечты, Маккенна, и это… это и есть твоя мечта?

— Нет, я не об этом мечтал, — говорит он, небрежно прислоняясь плечом к стене и беспокойно постукивая пальцами по бедру. — Всё, чего я хотел, — это заниматься музыкой, и только. Я никогда не хотел и не представлял себе всего остального. И я никогда по-настоящему не хотел всего этого.

— Тогда зачем было создавать такую большую группу?

Он поводит плечом.

— Ребятам нужно было дать толчок, а мне нужно было убраться подальше.

— Из-за твоего отца?

Он отталкивается от стены и с тихим горьким смешком пересекает комнату.

— Из-за тебя, Пандора.

Эти слова меня просто ошеломляют.

Убейте меня.

Его приближение выбивает меня из колеи, вызывая лёгкую дрожь в животе.

— Я старался соответствовать тебе, Пандора, — мрачно говорит Маккенна, и с каждым его шагом моё сердце сжимается всё сильнее, всё болезненнее. — Я пытался сделать тебя счастливой. Пытался загладить вину за своего дерьмового папашу. Но я никогда не был достаточно хорош, чтобы меня привели в дом и познакомили с семьёй моей девушки. Как бы я ни старался, я никогда не мог тебе что-то доказать.

— Я никогда не заставляла тебя что-то мне доказывать! — задыхаюсь от несправедливости.

Но сейчас его лицо мрачно, он останавливается в метре от меня, и я вижу, как по его лицу пробегает тень воспоминаний.

— Ты не хотела появляться рядом со мной на улице. К тому времени, как я уехал из города, ты твёрдо решила, что никто не должен знать, что я был с тобой.

— Потому что моя мать оторвала бы мне голову! Это не имело никакого отношения к тому, что ты был недостаточно хорош. Я думала, что ты… — голос срывается от волнения. — Я считала тебя, Кенна, самым удивительным человеком, которого когда-либо встречала. У тебя были цели, ты знал, кто ты и кем хочешь быть. А кем была я? Вечно в печали, растерянная… никому не нужная.

— Ты была нужна мне. И всё же ты появлялась рядом с любым грёбаным парнем, кроме меня. Даже несмотря на то, что мы были вместе.

Сверкающая боль в его глазах выводит меня из равновесия своей интенсивностью.

— Я не хотела, чтобы рядом были они, я хотела, чтобы это был ты! — кричу я.

— И я был! Но тебе этого не надо было, — выпаливает он в ответ, открыто и прямо изучая меня, на скулах играют желваки, выдавая его разочарование. — Даже когда ты отдавалась мне, то всё равно всегда сдерживала себя. Ты отдавала мне своё тело, своё время, но не себя. Себя — никогда.

Его пристальный взгляд впивается в меня, как будто хочет рассмотреть где-то внутри — настоящую меня. Маккенна протягивает руку и сжимает мою ладонь, и от нежного пожатия меня захлёстывают волны эмоций.

— Я любил тебя, Пандора. Я так сильно тебя любил.

О, как же я ошибалась, думая, что, причинив сильную боль, смогу когда-нибудь найти настоящее утешение. На самом деле это причиняет ещё большую боль.

— Но теперь всё кончено, — шепчу я.

Он чертыхается и тянется ко мне, но я отстраняюсь.

— Не надо. Я никогда не прощу себе, если сейчас заплачу, — предупреждаю его.

— Я плакал из-за тебя, Пандора. Пьяный и трезвый, я плакал из-за тебя, и мне не стыдно это говорить.

— Не надо! Остановись, Кенна! — я отворачиваюсь и быстро моргаю. Маккенна подходит к окну, останавливаясь справа, но, к счастью, ко мне не прикасается.

Вздыхает, взлохмачивая рукой волосы, и мы оба смотрим на улицу.

— Послушай, через неделю всё закончится. Давай просто попробуем быть друзьями. Я не хочу ненавидеть тебя, Маккенна. Ненависть к тебе делает меня несчастной.

Он разворачивает меня к себе лицом. Его глаза блестят, и, если бы мой взгляд не был затуманен, я, возможно, увидела бы боль, которую слышу в его голосе.

— Всё, что захочешь.

Он наклоняется и целует меня в лоб.

Чувствую, как в горле образовался комок.