Разящий клинок

— Ему в любом случае придется выдержать несколько крупных боев, чтобы взять ваши горы. Нам некуда спешить. Он еще не скоро доберется до нас, — сказал Тапио. Он затряс головой, двинув ею из стороны в сторону — нечеловеческий жест. — Ему понадобится год, может быть, два. И по меньшей мере три до того, как восстание перекатится через западные хребты и затопит нас.

Моган покачала гребенчатой головой.

— С каждой победой его силы будут прибавляться, — настойчиво заявила она. — Уже сейчас Эш прислал ему что-то чудовищное. Созрев, оно станет исключительно мощным. — Она помолчала. — Что, за восстанием на Западе стоит Эш?

— Мне льстит, герцогиня, что ты спрашиваешь меня об Эше, как будто мы ровня. Я понятия не имею о его намерениях. Как и о том, что случилось на Западе, где действуют силы, с которыми я, спасибо Тар, никогда не связывался. — Тапио многозначительно кивнул. — Но о войне и людях, друзья мои, вы судите совершенно верно, и нам, возможно, есть смысл сражаться, как люди. И как Дикие. Возьмете меня в главнокомандующие?

— Жаль, что мой брат не дожил, — улыбнулась Моган. — Но — да.

Другие поочередно кивнули. Теккисмарк издал странный звук, и всех омыло запахом миндаля.

— Он поднимает волну согласия, — пояснила Моган.

— Хорошо, — медленно проговорил Тапио. — Если Шипу так уж хочется связаться с человеческой армией, то у нас есть горы против него.

— Мы можем объединиться с людьми, с которыми он воюет, — подал голос Нита Кван.

Все повернулись к нему.

Голова Моган дернулась, как поплавок, и послышался звук, как будто два дюжих молодца работают двуручной пилой. Герцогиня смеялась.

— Вступить в войну и объединиться с людьми, — сказала она мягко. — Это можно. Мы, последние свободные народы на Западе, заключим с нашими угнетателями союз против своего же сородича.

Тапио перехватил ее взгляд.

— Да, — кивнул он. — Это можно. — Он положил на ее руку свою. — Победа в войне обычно достигается при компромиссе между желанием и поведением по образу и подобию тех, кого презираешь.

Впоследствии Билл Редмид не вспомнил ни голосования, ни даже обсуждения. В памяти осталось лишь то, как появилась Тамсин, принесшая с собой аромат корицы и мяты, а потом все вдруг очутились в зале, танцующие: люди, ирки, медведи, Стражи и один боглин.

Женщины выстроились посередине в круг и начали танцевать против часовой стрелки, сперва поворачиваясь наружу, к мужчинам, а потом — внутрь, друг к дружке, упоенно жестикулируя и выгибаясь, тогда как мужчины кружили, как голодные волки, в противоположном направлении — прихлопывая и поворачиваясь в такт. Редмид обнаружил, что снова танцует с Бесс, а она улыбнулась, и он проникся к ней любовью — взял за руку, а Бесс ответила крепким пожатием и упорхнула, как только мелодия ускорилась и устремилась вверх — слева была Моган, легкая на ногу, справа — Тамсин с ее чарующей улыбкой.

Мужчины покинули большой круг и образовали малые, чтобы окружить центральный женский десятком мелких своих. Редмид очутился позади незнакомого темноволосого коротышки, который беседовал с Тапио, а тот шел следующим. Кружки распались в линию, и Редмид снова поймал за руки Бесс, а Тамсин за спиной рассмеялась.

— Как в старые добрые времена, — сказала она. — Все барьеры сметены, и все танцуют.

Ее смех подхватил коротышка, отиравшийся рядом, и из его ноздрей вырвался дымок.

ХАРНДОН — КОРОЛЕВА

Случается, что делу может помочь только традиция. Безразличие короля — она не сумела найти слово похлеще — могло перерасти в нечто худшее, но ведь и правда сейчас Рождество, а он — великий рыцарь, хороший король и супруг. Привычка быть добрым мужем на Рождество удержала его от действий ужасных, а дальше и день настал.

Королева разослала союзникам дюжину писем. Поскольку война между ее и галлейцев прислугой шла чуть не в открытую, она приняла меры предосторожности, усвоенные на юге при отцовском дворе, и ее подготовка подверглась испытанию.

Началось с мессы, ее посетили леди Альмспенд, леди Эммота и еще десять фрейлин, все в темно-красном бархате и жарких, как огненный дух, горностаевых мехах.

Мессу служили в большом Харндонском соборе, построенном шестью поколениями торговцев шерстью, златоделов, рыцарей и королей. Шпиль возвышался даже над королевским дворцом; центральное окно с витражом, живописавшим муки святого Фомы, считалось одним из красивейших в христианском мире, а когда первые лучи зимнего солнца падали на восточную стену с великолепным изображением Христова Рождества, люди могли легко вообразить, будто они вживую наблюдают сие событие.

А за дверями собора, на площади, томилась в ожидании дюжина оруженосцев-галлейцев, да еще двадцать альбанцев, которые подражали им, как мартышки, вооруженные жезлами и ведрами с грязью. Они отирались у Королевского креста, воздвигнутого бабкой короля по случаю рождения его отца.

Они сочли, что прикрыты толпой, которая какое-то время напирала, и чернь вопила среди прочих эпитетов: «Королева — заморская шлюха!»