Они пересекли широкую, освещенную факелами пещеру, вошли в другую и достигли тяжелой дубовой двери, украшенной бронзовыми полумесяцами, звездами и кометами. Моган бойко постучалась, и она отворилась.
За ней оказалась комната, которая могла бы быть господскими покоями в любом замке — сплошь забранная панелями из старого дуба, с дубовыми столами и стульями и с огромными бронзовыми канделябрами. В громадном очаге во всю стену ревел огонь — колдовской, сине-белый, а стены были увешаны амуницией и оружием. И головами. Две виверны, дюжина исполинских тварей, неопознаваемое чудище — и ряды человеческих голов.
При виде их Билл Редмид оцепенел.
— Добро пожаловать, добрые гос-с-сти. — Взяв Редмида под локоть, Тапио усадил его за большой стол. А сам обошел вокруг. — Лорд Герааарх из рода Голубики, сенешаль эднакрэгских медведей. Моган, герцогиня Западных Озер и повелительница Стражей земель Диких. Теккисмарк, маркиз Пятого Кургана и представитель улья Западных Боглинов. Нита Кван от сэссагов и, видимо, от других пришедших из-за Стены. Билл Редмид от повстанцев и, видимо, от других людей Альбы и востока.
Тут полетели вежливые протесты: Билл Редмид не чувствовал себя вправе говорить от лица людей, как и Нита Кван за своих, а Теккисмарк возбужденно прочирикал, что его улей — из числа самых ничтожных.
Тапио величественно простер руку.
— Я согласен, никто из нас не вправе говорить за всю расу. Однако время действовать, и, когда о нас сложат песни, мы станем их знаменем. — Он помрачнел. — Если только в грядущие дни вообще будет место песням.
Моган высунула длинный розовый язык, и воздух наполнился запахом жженого мыла.
— Ты сгущаешь краски, мой друг, — сказала она. — Кто бы ни победил, всегда найдется тот, кто сложит песни.
Мрачная гримаса Тапио преобразилась в улыбку.
— Нам с Тамсин придется выступить от имени ирков, хотя два древних народа не могут договориться даже о том, какое вино лучше и как целоваться со смертными. — Он сел, и на рубахе из оленьей кожи заплясали отблески диковинного огня. — Я согласен: покуда жив последний ирк, кто-нибудь да сложит песню. — Он скрестил ноги, длиннее, чем у любого из смертных. Штаны тоже были кожаные. — Но мы же здесь не для того, чтобы обсуждать превратности искусства? Некоторые из вас уже вступили в войну с Шипом или почти вступили. Остальные еще не решили, как быть, — на самом деле, один еще только осознает, ради чего мы собрались.
— И ради чего же? — осведомился Теккисмарк.
— Для того чтобы одолеть сущность, извес-с-стную как Эш-ш-ш, которой ныне одержим чародей Ш-ш-шип.
Медведь заворчал, затем сел, совсем по-человечески заложив огромные лапы за голову.
— Что здесь понимается под одержанием? — спросил он с кошачьим мурчанием.
Моган подалась вперед:
— Одержание противоречит Закону.
— Неужели? — прошелестел Тапио. — Когда это Эш-ш-ш уважал Закон?
Подался вперед и Билл Редмид. Он посмотрел на Нита Квана, обнаружил в его пустом взгляде такое же непонимание и обратился к Тапио:
— Да кто такой Эш? Какое отношение он имеет к Шипу? И что мне до него?
— И о каком законе идет речь? — добавил Нита Кван.
Тапио обменялся долгим взглядом с Моган. Герааарх выпростал когтистые лапы из-за головы и посмотрел на мужчин блестящими черными глазами.
— Не посвящайте в Закон людей.
Моган покачала большой головой.
— Почему? Мы стараемся, чтобы они не узнали лишнего о Законе Диких, пусть даже проживут среди нас, как сэссаги, пятьдесят поколений. — Она сделала паузу, и ее гребень резко и со щелчком распямился. — Закон запрещает нам уничтожать друг друга в периоды засухи и бескормицы. Его установили давным-давно, когда первые чародеи людского племени начали управлять стихиями непредвиденным образом.
— Как давно? — спросил Нита Кван.
Тапио поскреб голый подбородок.
— По человеческому исчислению — девять тысяч лет тому назад. — Он вопросительно посмотрел на Моган.
— До прихода людей времени не было, — сказала она. — Отсчитывать его бессмысленно, только тешить людское невежество.
— Была великая война, которая охватила всю землю, — очень тихо проговорил Тапио.
— Между людьми и Дикими? — услышал свой голос Редмид и прикрыл рот ладонью.
— Нет, — сказала Моган и уставилась на огонь.
Тапио подлил себе вина.
— Когда война кончилась, уцелевшие постановили, что впредь никогда не позволят власть имущим творить определенные вещи.
Моган все смотрела на пламя.
— Все, что победители совершили ради победы, было, конечно, объявлено вне закона, — сказала она. — Одержание. Некромантия. Небесный огонь.
— Эш был там, — добавил Тапио. — Эш — величайший из драконов и не выносит соперников.
Моган рассмеялась.
— У Эша нет соперников, но он видит врагов во всех нас, в каждом разумном существе, потому что понимает, на что способна мыслящая тварь, когда она обретает власть. Эш желает стать божеством. Или, может быть, Богом. — В ее смехе проступила горечь. — Мне насчитали полтысячи лет, и я повидала достаточно, чтобы знать: борьба с Эшем длилась долго и долго готовилась. Мой отец думал... — Она посмотрела на Тапио.
Герааарх встряхнулся и сел на корточки.