Разин Степан

Там, где поток Митюшка воровато юлил, уползая в кусты и мелкий ельник, Разин поставил впереди атаманский струг с флагом печати Войска донского, сзади стали остальные. Раздалась команда:

– Челны в поток!

Челны убегали один за одним. Казаки легко, бесшумно работали веслами. Люди молчали. Много челнов скользнуло в поток с Волги, чтоб другим концом потока быть снова на Волге, под носом у воеводы.

И все молчали долго. Только один раз отрывисто и громко раздалась команда Ивана Черноярца:

– Становь челны! Здынь фальконеты! Хватай мушкет – лазь на берег!

И еще:

– Переволакивай челны к Волге!

Шлепанье весел, ругань воеводы стали слышнее и слышнее.

Слышна и его команда:

– Пушкари, в селезенку вас! Готовь пушки, прочисть запал и не воруйте противу великого государя-а!

Таща челны, казаки слышали громовой голос Разина:

– Стрельцы воеводины! Волю вам дам… Пошто в неволе, нищете служить? Аль не прискучило быть век битыми? Пришла пора – метитесь над врагами, начальниками вашими-и!

Впихивая челны в Волгу, боковая засада казаков из потока зычно грянула:

– Не-е-чай!

Отдельно, звонко, с гулом в берегах прозвенел голос есаула Черноярца:

– Сарынь, на взлет!

– Кру-у-ши!

Бухнули выстрелы фальконетов, взмахнулись, сверкая падающим серебром, весла, стукнули, вцепившись в борта стругов воеводиных, железные крючья и багры…

– Стрельцы! Воры-ы! Бойтесь бога и великого государя-а!.. – взвыл дрогнувший голос воеводы.

В ответ тому голосу из розовой массы кафтанов послышались насмешки:

– Забыл матерщину, сволочь!

– Нынь твоя плеть по тебе пойдет, брюхатой!

– Воры! Мать в перекрест вашу-у!

– Цапайся – аль не скрутим!

– Эй, сотник! Спеленали-и, – подь, дай в зубы воеводе!

4

Выжидая ночи, струги Разина стоят на Волге, – три стрелецких воеводина струга в хвосте, на них ходят стрельцы и те, что в греблях были, разминают руки и плечи – обнимаются, борются. С головного воеводина струга на берег перекатили бочку водки, пять бочонков с фряжским вином перенесли на атаманский струг. На берегу костры: казаки и стрельцы варят еду. Под жгучим солнцем толпа цветиста: голубые кафтаны стрельцов Лопухина, розовые – приказа Семена Кузьмина – смешались. К ним примешаны синие куртки, зипуны и красные штаны казаков в запорожских, выцветших из красного в рыжее, шапках. Прикрученный к одинокому сухому дереву, торчащему из берегового откоса, согнулся в голубых портках шелковых, без рубахи, воевода Беклемишев. Его ограбили, избили, но он спокойно глядит на веселую толпу изменивших ему стрельцов. Казаки кричат:

– А вот, стрельцы! Ужо наш батько выпьет да заправитца, мы вашему грудастому брюхану-воеводе суд дадим.

– На огоньке припекем!

– Дернем вон на ту виселицу, куда воеводы нашего брата, казака вольного, дергают!

У воеводы мохнатые, полные, как у бабы, груди. Казаки и стрельцы трясут, проходя, за груди воеводу, шутят:

– Подоить разве брюхана?

– Черт от него – не молоко!

– А неладно, что без атамана нельзя кончить!

– Мы б его, матерщинника!

Воевода глядит смело: над ним взмахивают кулаки, сверкают сабли и бердыши, но лицо боярина неизменно. На голову выше самых высоких, подошел сотник в распахнутом розовом кафтане.

– Петруша Мокеев!

– Эй, сотник, брызни воеводу за то, что тебя бил!

– Не, робята! Ежели тяпну, как он меня, то суда ему не будет: копать придетца.

– Закопаем – раз плюнуть!

– Дай-кось поговорю ему.

Сотник шагнул к воеводе, сказал:

– И дурак ты, воевода! Кабы не вдарил, умер бы на палубе струга – не сдался…

– Вор ты, Петруха, а не боярский сын!

– Пущай вор – дураками бит не буду!

– Подожди, будешь…

– Эх, а, поди, страшно помирать?

– Мне ништо не страшно. Отыди, вор!

5

С атаманского струга над Волгой прозвенел голос есаула Черноярца:

– Товарыщи-и! Атаман дает вам пить ту воеводину водку-у…

– Вот-то ладно-о! Спасибо-о!.. Вертай бочку! Сшибай дно, да не порушьте уторы! Чого еще – я плотник! Шукай чары, а то рубуши[133]. Рубушами с бересты – во!..

Стало садиться солнце, с песчаных долин к вечеру понесло к Волге теплым песком, с Волги отдавало прохладой и соленым. Песком засыпало тлеющие костры. Стрельцы и казаки, обнявшись, пошли по берегу, запели песни.

Высокий сотник крепко выпил. Стрельцы подступили к нему:

– Петра! Ты хорош – ты с нами.

– Куды еще без вас?

– Сотник, кажи силу!

– Нешто силен?

– Беда, силен!

– Сила моя, робята, невелика, да на бочке пуще каждого высижу.

– Садись!

– Пошто сести даром? Вот сказ: ежели Яик или Астрахань, на што пойдем, заберем, то с вас бочонок водки.

– Садись!

– Стой, с уговором – а ежели не высидишь?

– Сам вам два ставлю! Два бочонка… чуете?

– Садись, Мокеев, голова!

– Сюда ба Чикмаза[134] с Астрахани, тож ядрен!

– Чикмаз – стрелец из палачей, башку сшибать мастер.

– Сила Чикмаза невелика есть.

– Садись, сотник! Яик наш будет, высидишь – водка твоя…

В желтой от зари прохладе сотник скинул запыленный кафтан, содрал с широких плеч кумачовую рубаху – обнажилось бронзовое богатырское тело.

Сотник сел на торец бочки.

– Гляди, што бык! Бочка в землю пошла – чижел, черт!

– Эй, чур, давай того, кто хлестче бьет!