– Наддай, ребята! Не порвись от государевых!
Еще голос твердил одно и то же:
– Водкой ужо-о! Водкой, не отставай от колодников делом…
Как будто Волга раскрыла утробу, и со дна ее раздался голос, заглушивший на миг пенье гребцов, ругань, мольбу и молитвы:
– Гей, сарынь, на взле-ет!
Тут же щелкнул выстрел из фальконета, другой, третий, и свист долгий, пронзительный. Сотни весел сверкнули. Басистый голос с переднего струга надрывно гудел:
– По-о-што: мы госуда-аревы… по-ошто?!
– Нечай!
– Не-е-чай!
– Кру-у-ши-и!
– Сарынь, сбивай со стругов, ладьи топи!
Стук багров и топоров. Тысячи отзвуков вторили короткому бою: утки торопливо делали светлые шлепки по воде к низким берегам, а над побоищем, деревянным стуком стуча, кружилась крупная черная птица – кру-кру! кру-кру! Стреляя и хватаясь за топоры, отбиваясь и нападая, люди перестали молиться, плакать, а стук топоров низко над самой водой делался все слышнее – ладьи одна за другой глотала Волга.
– Стрельцы!
– Эй, ра-а-туйте!
На царском струге лязг железа, выстрел и крик.
– Стрельцы, в ответ станете!
– Сторонись, пузатый черт!
Голубея кафтанами, перебегая, стрельцы разбивали колодки и цепи гребцов.
– Что чините? Эй, стрельцы!
– Васька, заткни ему горло!
Удар топора, и шлепнуло в воду тело в боярском кафтане…
Вставало солнце. С низин потянуло над Волгой запахом травы и соли…
На носу царского струга сорван флаг с образом Казанской, вместо него висит широкое полотно – «печать круга донского» – голый казак в одних штанах верхом на бочке, в правой руке сабля, в левой трубка, а на бочке перед ним чаша с вином.
На носу царского струга бочка с водкой, закиданная боярскими кафтанами, на бочке сидит, обнажив саблю, Разин. Казаки подводят стрелецких начальников.
– Того вешай! Секи того… вешай – за ноги!
Мачты струга становились пестрыми от боярских котыг и цветных кафтанов стрелецких голов. Разин видит: волокут кого-то, звенит в ушах режущий крик, подведенный ползет к ногам атамана.
– Батюшка, мы холопи подневольные!
– Батюшка, не губи-и!
– Гей, кто вы?!
– Вековечные должники купцу.
– Приказчики богача Шорина!
– Спущу для ябеды царю?
– Батюшко, на пытке уст не разомкнем!
– Вот те пресвятая, ей-богу!
– Спусти их, козаки, – пущай утекают.
– Вот тя Бог храни-и!
Широко крестятся и, дрожа, лезут с борта вниз.
– А вот, батько, голодраной народ – ярыжки!
– Пихай в лодку!
– Да, вишь, иные с нами идти ладят.
– Кто с нами – бери.
На подтянутом плотно к царскому стругу другом, патриаршем, еще не умолк бой и шум. Ругань, стоны и крики:
– Чего глядишь? Из пищали-и!
Среди красных шапок мелькали черные колпаки, сверкали топоры, выше всех голов голова с длинными волосами, и голос трубит:
– Не гнись, братие-е! Яко да Ослабя инок поидоша на враги-и.
Взметнулся черный кафтан, сверкнул на солнце желтый атласный зипун – Разин шагнул на патриарший струг, перед ним расступились свои.
– Дьявол!
Мелькнула сабля, повисла от удара сабли рука высокого монаха с топором.
– Черт, не пил с Волги?
За бортом плеснула вода, монаха сбросили.
– Закрутилси-и… удал был!
– Батько, воно еще сатана твоего суда ждет: «Знает меня атаман, пущай сам» – так и сказал, не смели без тебя…
– А ну – ведите!
К атаману толкнули боярского сына в алой котыге, лицо густо заросло курчавой черной бородой, длинные кудри спутались, закрыли глаза.
Разин нахмурился, рука упала на саблю.
– Эй, дайте ему попа, коли какой жив!
– Попа мне не надо, атаман! Хоша я патриарший, да к черту…
– Открутите с него веревки!
– Э-э, руки-ноги на слободе – дайте шапку, голоушим неохота помереть!
– Забыл я твое имя, парень.
– Зовусь Лазунка Жидовин!
Боярский сын расправил левой рукой курчавую бороду, из правой текла кровь.
Разин глядел сурово, опустил голову, будто силясь что-то вспомнить, вздохнул, ткнул концом сабли в палубу, залитую кровью.
– Дайте ему шапку! – Атаман поднял голову, лицо повеселело, когда на боярского сына нахлобучили монашеский колпак. Он шагнул вперед и выдернул саблю…
– Гей, козаки! Как бился он, сильно?
– Сатана он, батько! Бьет из пистоля не целясь и цельно, будто так надо…
Подвернулся еще казак:
– Много он наших в Волгу ссадил – хотели первым вздыбить, да сказался, вишь, что к тебе, батько!
– За удаль в бою не судят! На то бой. – Разин поднял саблю, боярский сын глядел смело в глаза атаману, подался грудью вперед.
– Шапка ладаном пахнет… чужая, монашья… Секи, атаман.
Разин засмеялся, опустил саблю, спросил:
– Как ты служил боярам?
– Служу, не кривлю душой.
– Письменный ты?
– С детских годов обучен в монастыре, потому патриарший.
– Сатана ты! Побежишь от меня или будешь служить?
– Чей хлеб ем, от того не бегу!
Разин вложил саблю.
– Живи, служи мне.
– И то спасибо.
– Гей, дайте ему руку окрутить – кровоточит!
– Раз, два! Робята-а… заворачивай стру-у-ги-и!
Струги с песнями повернули к бугру. На палубах их голубели кафтаны приставших к казакам стрельцов.