Разин Степан. Том 1

– А вот – тут за кабаком на горе поганой в справе стоит с двумя коньми, с поганым заедино козака, да у огня трое гольцов барана жарят… Народ, по всему, пришлой, воровской. Пожога ба, грабежа какого ради упреждение потребно… У гольцов же рубы[88] худы, портки кропаны, обутки нет. Барана жарят! Не укупной баран, сквозит грабеж.

– По ряду сказываешь, да вишь мой муравельник: без слуги меня затамашат. Я же пуще головы берегу казну государеву! С кого, Клим Митрич, – с меня ведь сыщут пропойные деньги, пропажа – лишь отвернись… Людей у тебя немало, выбери, за мое спасибо, верного кого, да и к воеводе… а?

– Правду баю, Иван Петров сын; судовые козаки теи ж гольцы, народ с Волги, – почесть все были в тюремных сидельцах до Волги-т!.. Шепни-кось – головы не сыщешь. Про воеводу – беда…

Подошедший солдат стукнул кулаком по выгнутой спине приказчика:

– Спрямься, жердь! Душа пенного ищет, а ты застишь…

– Без причины хребет ломишь, разбойник! Ужо начальству доведу…

– Доводи. По доскам ходишь? Волга-т глубока, не мерил?

– Грозить? Утоплением грозить? Ужо вот целовальник в послухи, я тя укатаю… – Крича, махая валяной шляпой, приказчик выбежал из кабака.

– Ярыги, робяты-и, пихни вашего захребетника в Волгу-у! – крикнул солдат из дверей кабака, а в ответ с Волги послышался громовой голос:

– Вты-ы-кай челны, браты!

В кабаке стрельцы, схватив бердыши, кинулись на берег Волги.

– Разин!

– С пожогом ли, с грабежом?

– Гуляй, народ! У черного люда крест да вошь – и живот весь…

С Волги голос, какого не было окрест, прогремел:

– Не бежи, пропойной люд! Без худа в гости идем!

Целовальник перекрестился и бестолково засовался у стойки, бормоча под нос:

– Ой, матушка, казна государева, – быть мне биту кнутом[89]. Смерть моя, ой!

Ярыжка вбежал за стойку, приткнулся к бороде целовальника.

– К воеводе? В город?

– Подожди ты – уловят!

Солдаты спрятали игру, привалились к стойке, стуча кулаками:

– Пожжем бороду – или бочонок пенного ставь!

– Приехали гости – пить зачнем!

– К черту маэра!

Золотился желтый атласный зипун, черный кафтан висел на одном плече. Разин вошел в кабак. Солдаты и бабы от стойки хлынули в сторону.

– Столы на середь кабака!

Столы мигом передвинули. Кабацкий ярыга обтер фартуком верх столов, приставил скамьи.

– На скамьях питухи, а мы – соколы!

Разин сел за стол. На другой рядом поставили бочонок с водкой и железные кружки.

– Гей, стрельцы! Пейте.

Стрельцы по очереди подходили, принимали из рук Разина кружку с водкой, пили и, кланяясь, отходили, уступая другим место. Когда выпили все, старший из стрельцов выступил вперед, поклонился:

– А вот мы, атаман-батько! Я за всех своих сказываю: надоела неволя боярам служить, воли занадобилось спытать… Хотим с тобой головы положить – бери нас! Мы твои. Служить зачнем, не кривя душой.

– Будете мне служить, то еще пейте. А солдаты? Или с нами бою хотят? Гей, солдаты!

– А нет, атаман! Зорю мы прогуляли, а ныне если к полку придем, будут нам батоги…

– Так не пойму: воли вы иль батогов норовите?

– Воли хотим, атаман! С тобой идем! Стрельцы по тебе, и мы по ним…

– Добро – пейте и вы!

С Волги казаки привели троих парней, поставили к атаману.

– Куда ваш путь, браты?

– Куда глаза и ноги ведут… Шли искать работы – не сошли ее… голодно, съели с себя все!

– А нынче?

– Нынче на наше счастье пало – ты пришел, возьми с собой: к пищали не свычны, в греби гожи.

– В греби сядете – пищали обучим. Ну, гуляй!

Пришел казак с берега Волги.

– Ты отколь слетел, куркуль?

– Сам ты куркуль, – я с Дона, сокол! Мне к батьку.

– Вот он – батько.

– Ты отколь?

– От Ивана Серебрякова, атаман. С мирным мурзой все за тобой по берегам гоняли – лошадей умаяли, и оводно местом – беда.

– Ну?

– Погнал нас за тобой, батько, Иван Серебряков, наказать велел: «Донской-де голутьбы верховиков с тыщу под Царицын привел», да Мишка Волоцкой в верхних городках набрал столь же и больши охотников, ведет… Под Царицыном челны и струги захватили… В островах на Волге тебя ждут…

– Пей, не зря гонил! У меня нехмельному место узко.

Разин сам налил казаку кружку водки.

– Пей и гони с мурзой в обрат – упредишь нас, скажи Серебрякову: «Кто конной, пущай гонит берегом на Черный Яр, да ордынским с коньми ходить днем не можно – ночью ладнее: озер много, овод, изрону в конях немало будет».

– Чую. Извещу по-твоему, батько, – спасибо!

– Тебя как зовут?

– А Федько Шпынь!

– Ты завсегда в есаулах ходил с Васькой Усом?

– Тоже собирается к тебе!

Казак ушел.

Бабы, продираясь сквозь солдат, полезли к водке.

Атаман глянул на них через головы, сказал:

– Жонки в походе и нехмельные – навоз. Гоните этих, да чтоб ни одна из них в город до солнца не пошла!

– По слову справим, батько!

– А как дозор на дороге и в полях?

– Учинен… без отзыва никого…

Выступил один из стрельцов:

– А так что, батько, один из наших в город утек!

– Эге-ге! Когда?

– А так что, когда ты с Волги в челнах шел, он сидел на камени у кабака, а к берегу стал, ен и утек!

– Справится воевода – дадим бой… Нынь же пить, гулять – и за дело, по которое пришли.

– Какое укажешь!