Различные миры моей души

Двое мужчин помолчали.

– Эльханан, – начал Иосиф Каиафа после долгой паузы. —Ты мудр и знаешь римлян. Что нам делать?

Седой старик, по-прежнему глядя в пространство, медленно произнёс:

– Нам надо разделаться с главной проблемой, а потом просто вымести мусор из всяких фанатиков.

– То есть?

– Если галилеянин – ставленник Рима, надо принудить его сделать ошибку. А потом осудить. Прилюдно, с шумом. При участии этого нечестивого Пилата. Нужно, чтобы он сам дал приказ о его казни, не мы. Чтобы казнь была как можно более мерзкой и жестокой, чтобы внушить отвращение к казнённому. А через него – к его словам и идеям. И как можно больше шума, обвинений и благородного негодования.

– Ты говоришь о распятии? – с ужасом отшатнулся Каиафа. Но в глазах его зажёгся интерес.

– Именно. Истинно римское наказание. Это будет жестокая ирония, если римская власть покарает за нарушение иудейских законов. Это будет наше торжество. И никто не посмеет оспорить, что наша власть от Бога!

Иосяф Каиафа встал. Заложив руки за спину, он отошёл от лавки, где они сидели вдвоём.

– Но захочет ли римский временщик казнить своего человека?

– Надо сделать так, чтобы у него не было другого выхода.

Каиафа медленно повернулся и долгим взглядом посмотрел на своего тестя.

– Иеханан Хаматвил…

– Забудь этого полоумного фанатика! Его горячечные бредни ещё будут повторять, но в конце концов забудут. А если бы его удавили тихо и без шума, как я советовал, не надо было бы сейчас разбираться с галилеянином. Ныне же не до расчётов и тайн. Сейчас нужно как можно больше шума и лжи. Многократно повторенная ложь уже становится правдой сама по себе. Даже, если это не так. Главное, не что есть на самом деле, а как это выглядит. Ты ведь слышал о его «чудесах»?

– Да, много раз.

– Неужели ты веришь, что человек может укрощать бури, ходить по воде и лишь одним прикосновением лечить проказу и паралич? Ну, а его кощунственный обряд, во время которого он «вернул к жизни» того, кого мы признали «трупом»? Весь Сангедрин проголосовал за этот обряд, а он его извратил! Ты знаешь, что уже ходят слухи о том, что он воскрешает мертвецов из могил? Это насмешка над нашими обычаями, ритуалами и традициями! Это пора заканчивать.

– Надо найти близкого ему человека, чтобы докладывал о каждом его шаге, каждой мысли.

Эльханан неожиданно заинтересованно посмотрел на Иосифа Каиафу.

– Хорошая идея. Найди. Но не тяни. Сейчас вся наша страна похожа на бурлящий котёл. Когда он выплеснется, я не хочу, чтобы он залил меня.

– Ты мудрейший из мудрых, Эльханан. Я всё сделаю.

Иосиф Каиафа встал и низко склонился к сидящему старику. Затем развернулся и решительно вышел из комнаты. Эльханан, задумчиво улыбаясь, смотрел ему вслед.

Серое течение дня, прерываемое только сообщениями о Спасителе, сегодня снова было прервано. И довольно грубо. Запыхавшийся шпион ворвался прямо на колоннаду, где Пилат имел обыкновение заниматься делами: читать и диктовать бумаги или допрашивать заинтересовавших его преступников. Вот и сейчас он диктовал очередное послание кесарю в Рим, когда его так неожиданно прервали. Безразличие к жизни не победило впитанные чуть ли не с детства муштру и привычку к порядку. Выполнению долга не препятствовали ни болезнь, ни смены настроения, связанные с ней. Железной рукой он правил в Иудее, за что его ненавидели и боялись все, кто тут проживал. Прервав диктовку писцу, он грозно взглянул на нарушителя. Шпион, знавший, как и все во дворце, о переменчивом характере Пилата и о вспышках его ярости, тут же бросился на колени.

– Выслушай, великий префект, – с мольбой протянул он руки к встающему Пилату. – Это о Иешуа Галилеянине, – сказал он тише, опустив голову.

Пилат сел. Взмахом руки он отпустил писца, слуг и рабов, оставив у дверей только стражу.

– Что ещё сотворил этот сумасшедший, что ты пришёл сам, а не доставил отчёт, как всегда?

– Это очень необычно и серьёзно, – не поднимая головы и не вставая с колен, проговорил шпион. – Иешуа Галилеянин выгнал всех торговцев из Храма Давида. Он бил их столы и кричал, что это дом его отца – Бога, а они превратили его в рынок, хлев и меняльную лавку. Он кричал, что в храме надлежит молиться, говорить с богом, а не торговать и держать животных. Жертвенные голуби разлетелись как песок во время песчаной бури, а монеты валялись под ногами и втаптывались в грязь. Не только варварские медяки и наши священные сикли, но и римское серебро. Префект, ты бы видел, что он творил! Все эти толстобрюхие торговцы как семечки высыпали из дверей! Шум стоял, что и тебе, наверно, было слышно.

– Да, волнения я слышал. Но не думал, что ваш Иисус может быть его причиной. Он всегда был кроток, судя по твоим отчётам. Даже фарисеев он не лупил по спине. Даже саддукеев. Хотя уж кого бы я отделал, так этих лицемеров.

– То было раньше. Сегодня он говорил о том, что этот Храм, Давидов, он может разрушить и отстроить в три дня.

– Вот это да! Если он такой чудесный мастер, почему бы ему не придти ко мне? У меня много зданий и дорог нуждается в ремонте.

– Он объяснял это нематериальным.

– То есть?