Разлюбил – будешь наказан!

Да, как всегда сонная, но страшно красивая, высокая блондинка с красными когтями, и надпись на бейджике «Оля». Взглянула с презрением, взяла билет, мы целуемся, быстро, по-честному, в последний раз. Губы у Антона снова теплые, но времени нет. Он поднялся на эшафот и сказал на ступеньках… Что сказал? Ну, конечно же:

– Спасибо, Сонечка! Спасибо за все!

Проводница лязгнула железом, выбила табуретку из-под ног и закрыла всю эту лавочку. И дунуло на меня ветром из-под колес, и застучало по мозгам ритмичное: «Ха-ха, ха-ха! Ха-ха, ха-ха!»

Эх, думаю, поспать бы сейчас в сугробе белом, пусть занесет. Я села на лавочку у вокзала, прикуриваю сигарету. Ой, мама! У меня же сейчас депрессия начнется. Я же работать не смогу. Улягусь носом к стенке, драматизировать начну. Потом нажрусь, потом на голодовку, потом в загул, потом пойду кровь на СПИД сдавать. Господи! Пришли мне каких-нибудь специалистов, ангелов, пусть промоют мне мозги.

Только позвала – и они явились, люди, которые объясняют всем желающим, как прекрасен этот мир. Три пролетарские рожи, три пьяных коня. Лук, грязь, курево и перегар. Подошли вплотную, перекрыли пути к отступлению. Командир без анонса схватил меня за шкирку. Нет, успокою вас сразу, жива, как видите, здорова. Мальчики были очень пьяные, сильно тормозили, поэтому я нашла свободное место между черными ботинками и рванула изо всех сил.

О-о-о! Как быстро я бежала! Ни одной пуговицы на куртке не осталось. Ломанулась на освещенное шоссе и заорала: «Анто-о-о-о-он!». Мимо проехал милицейский уазик. Меня облаяли гулящие дворняжки. Мое тяжелое дыхание было слышно на всю улицу. Я пробежала большой круг по шоссе и завернула домой, на свою разбитую дорогу. Пришла домой вся драная, в крови и в слезах.

– Че ты не ешь ничего? – Оля ко мне подсела. – Рыбка вкусная.

Цепляю семгу, соскакивает с вилки, собака. Поднимаю глаза от тарелки и вижу, в начале зала, у входа, он стоит возле администратора… Да, он! Антон мой! Кто ж еще. Мой мамонт! Мой ньюф! Вдохновенье мое…

Ах, да! Понимаю, это для меня он ньюф и вдохновенье. А для вас он танк, танк с недовольной чернявой рожей в зеленом разгильдяйском свитере. У входа в зал под софитами хорошо видно его бритый череп и высокий мощный лоб. А кому сильно надо – и утомленные черные глаза, и щеки… Щеки, да, наивные, такие же остались, как в детстве, хоть и помялись слегка. Я все разглядела, я смотрела на Антона из темноты, как из укрытия. Яркий мужичара, женщины и снайперы таких любят.

Нет, я не подошла! Потому что он не один пришел, он с командой. Пусть, думаю, мальчики покушают, расслабятся, и тут такая я.

Администраторша поглядела на его капризные губы и посадила Антона за свободный столик, по диагонали от меня. Ох, счастье-то какое! Мне видно его правый локоть, ухо, затылок и спину. Его спина! Полюбуйтесь, господа! Я первый раз вижу его новую взрослую спину. Это, в общем-то, чужая, неизвестная мне спина, не царапать мне ее в порыве страсти, мочалочкой не тереть, а посмотреть приятно… Вы слышите, что я говорю? Сама не предполагала, что у меня такие серьезные отклонения – как возбуждает меня этот кусок зеленого свитера.

– Давай, Соня, за нас, красивых! – Оля капнула водки в мой стаканчик и кивнула на другой конец стола, туда, где понтовался Натыкач. – И чтоб все эти сволочи на коленках перед нами ползали! Чтоб все в ногах у нас валялись!

– В ногах, в ногах, само собой, – чокаюсь с ней, а сама смотрю, как правая рука Антона гуляет над столом, и красный огонек рисует в темноте дугу, и рюмочка зависла…

– …и за любовь! – шумит за нашим столом фракция незамужних и озабоченных.

Пью водку маленькими глотками. Сейчас, еще минуту и пойду. Куда я, кстати, пойду? К Ан-то-ну. К какому Антону? К Дми-тров-ско-му-у-у. А зачем я к нему пойду? За-чем-то. Не знаю, что мне нужно от этого вредного изломанного мужика… Не знаю! Но чувствую – мне надо. Мне надо, я сказала!

44. Стена

Так, хватит кота тянуть. Сейчас еще три грамма с Олечкой. И пора звонить. Только не надо меня торопить. Не пихайтесь, господа! В спину меня не толкаем. Тринадцать лет не звонила – могу еще пару минут не звонить? И вообще он мне не нужен. Вот этот вот мужик, который вон за тем вон столиком сидит, он мне вообще совсем не нужен. Сейчас пройду мимо, а у него даже и не тюкнет нигде: кто это там мимо идет? А вдруг это Сонечка? Нет, у него не тюкнет.

Вот, смотрите, я иду. Ох-хо-хо! Мой муж прихватил меня за коленку. И барабанщик… Ох, ты ж мерзавец! Барабанщик стукнул палочкой по заднице. А я иду мимо его столика и даже слышу, как его парни сотрясаются:

– …весь квартал прошли, ни один банкомат не работает. Прикиньте, как Дмитровскому везет…

Поржали и в спину мне глядят. Антон зевает. Нос у него такой стал… настырный… И свитер у него такой зеленый…

Все, звоню. Ах, если бы он знал тогда, на пляже, что его номер будет зашифрован в моей книжке под именем «Таня маникюр».

– Да, привет, это я. Соня. Да, Соня. Я. А что?